Книга Дом Ночи - Дмитрий Геннадьевич Колодан

только здесь она сможет найти ее.

— Какие еще корни? — не поняла Ива. — Ты про ее рога?

— Вовсе нет. Но она всегда будет помнить, что там, за краем мира, в котором она живет, есть что-то еще. И эта тоска никогда не даст ей покоя.

— Конечно, она будет помнить! — сказала Ива. — У нее же на голове рога!

Ее саму оленьи рожки девочки ни капельки не смущали, но она понимала, что там, откуда пришла Кати, таких вещей быть не может и быть не должно.

— Рога? — улыбнулась Матушка.

Ива глянула на Кати, но увидела лишь две запутавшиеся в волосах веточки. Матушка просто вытянула их и отбросила в сторону. Кати во сне поморщилась. Длинные пальцы Матушки перебирали ее волосы. А затем она вытащила из головы девочки что-то еще и протянула Иве.

— Возьми и храни, — сказала она. — Придет срок, и ты вернешь ей это.

На ее ладони лежал маленький черный камешек, блестящий и гладкий.

— Что это? — спросила Ива.

— Ее воспоминание о том, что случилось, — сказала Матушка. — Пока он слишком тяжел для нее.

Камешек оказался холодным, точно кусочек черного льда или… Уголь? Ива крепко сжала его в кулаке.

— Воспоминание? — спросила она. — Но…

Она посмотрела в ту сторону, где лежало тело отца Кати. Кажется, она поняла, о чем говорила Матушка… Но ведь и она тоже была в этом воспоминании.

— Неужели она все забудет? — спросила Ива, подняв глаза на Матушку.

Та положила одну из рук на плечо дочери и слегка сжала пальцы.

— Она не будет помнить, — сказала она. — Но забыть… Ничего нельзя забыть по-настоящему. Такие воспоминания — это шрамы на сердце. Как их ни прячь, они все равно будут болеть. Пойдем, ей пора возвращаться домой.

Подул ветер, срывая с деревьев разноцветный наряд — красные, желтые, оранжевые листья закружились над ними в беззвучном танце осени. На руках у Матушки Ночи Кати Макабреску улыбалась во сне.

Глава 5

Последний снегопад

Зима в тот год выдалась снежной. Снегопад начался еще в декабре и не прекращался до середины января. Тяжелые облака нависли над домом Матушки Ночи, цепляясь за флюгер на крыше мягким подбрюшьем, и никакой ветер не мог сдвинуть их с места. Снег все падал и падал, день за днем, ночь за ночью, пока сугробы вокруг дома не выросли до самой крыши. Снег облепил деревья за оградой, укутав голые черные ветви в белые меха.

В такую погоду нечего и думать о том, чтобы выходить в Лес, как бы Иве того ни хотелось. Кто ж ее отпустит, если даже Матушка не выходит за порог?

— Еще чего, — фыркнула Доброзлая Повариха, стоило Иве об этом заикнуться. — Заблудишься, а кто тебя искать будет? Уж точно не я — я в этот снег ни ногой. А сама ты обратной дороги не найдешь, что бы ты о себе ни думала.

Ива понимала, о чем говорит Роза: снег заметал следы быстрее, чем они появлялись. Отойдешь от дома на сотню шагов и навсегда пропадешь в белой круговерти. И потому Ива торчала дома, теряя счет дням и неделям.

Почти все время она сидела у окна в своей комнате и, прижавшись носом к холодному стеклу, смотрела на кружащие снежинки. Они походили на крошечных белых бабочек, порхающих в полосе желтого света от уличного фонаря. Медленный, беззвучный танец зимы. От дыхания стекло запотевало, а потом покрывалось изморозью, которую Ива соскребала ногтями. Подушечки пальцев потом покалывало от холода.

Иногда, чаще всего темными ночами, Ива видела, как к дому подходят большие белые звери с длинной шелковистой шерстью и круглыми глазами. Они останавливались за невидимой под сугробами оградой и подолгу смотрели на светящиеся окна. Но ни разу ни один из них не попытался приблизиться. Ива не имела ни малейшего понятия о том, что это за звери и чего они хотят. В книгах профессора Сикорского подобные создания не упоминались.

В самом доме стало удивительно тихо. Словно снег, выпавший снаружи, заглушил и все звуки внутри. Кто-то из жильцов впал в спячку, прочие редко покидали свои комнаты, разве что ради общего ужина. Но и там они редко разговаривали между собой. Все чаще ужины проходили под мерный стук ложек. Ива, будь у нее такая возможность, и сама бы с радостью впала в спячку до самой весны, но она не знала, как это делается. Десять попыток — и все закончились неудачей. Ничего не оставалось, кроме как продолжать смотреть в окно и ждать, когда же разойдутся облака и появится солнце, когда же прекратится снег.

— Это мой последний снегопад, — объявил как-то профессор Сикорский за ужином.

Повариха, которая как раз наливала ему суп, вскрикнула и уронила половник, залив потертый плед желтоватой жижей. Лицо ее посерело, верхняя губа поползла вверх, обнажив крупные зубы и бледные десны, — еще чуть-чуть, и она переменится. Но за столом была Матушка, и, видимо, это помогло Розе удержать себя в руках. Она громко выдохнула, широко раздувая ноздри.

— Эй! О чем ты таком говоришь, старый хрыч?

Старик даже не заметил, что его облили супом и какой опасности им всем удалось избежать. Глянув на Повариху, он рассмеялся, будто закашлялся. Иве показалось, что в его смехе совсем нет радости — только усталость и обида.

— Ты знаешь, о чем я, — сказал Сикорский. — Я слишком стар, и время мое на исходе. Пора с этим делом заканчивать. Хватит.

— Это ты стар? — Повариха презрительно фыркнула, видимо, забыв, что сама же назвала его «старым хрычом». — Еще чего! Между прочим, кое-кто здесь куда старше тебя.

— Неужели? — прищурился профессор. — И ты, и я, мы оба знаем, что дело здесь не во времени.

Когда он начал говорить, его слова сочились желчью, однако к концу фразы от нее не осталось и следа. Опустив голову, Сикорский уставился на свои руки. Ива проследила за его взглядом. У профессора были длинные пальцы такого цвета, будто их вылепили из свечного воска. Кожа тонкая, что папиросная бумага. Сейчас пальцы дрожали.

— Ты бросай эти глупости, — сказала Повариха. — Лучше почитай нам свой некролог.

— Слишком долго, Роза, — проговорил Сикорский, не поднимая головы. — Слишком долго. Все эти годы я жил надеждой, а вдруг? Не знанием, как полагается ученому, и даже не верой. Но моя надежда как песочные часы. С каждой секундой из них вытекают песчинки, одна за другой. А вместо них остается пустота… Одна за другой. Их уже почти не осталось и скоро не