Книга Телониус Белк - Фил Волокитин

Да, чёрт возьми, опекунство. Только вспомнить бы как Кудряшку зовут.

– Йо. Свадебкин Хелен? – уточняет мой полицейский, щёлкая кнопками компьютера.

– Йо, – невпопад отвечаю я.

Зачем-то пересаживаюсь на другой стул, который кажется мне удобнее. А сам думаю – подальше бы спрятаться от полицейских.

Полицейские переглядываются

– Вы принимали наркотики? – строго спрашивает меня русский бородач.

– Нет.

– И вы уверены, что вам не нужна помощь?

– Да. То есть нет. Не нужна.

Полицейские переглядываются ещё раз.

– Вы можете сами идти?

Не хватало мне только полицейского в качестве сопровождающего. Соседи от зависти точно умрут.

– Уверен.

Встав со стула, я тут же почувствовал себя доверху наполненным шариками-антистресс. Несмотря на то, что это всего лишь ощущение иголок в ногах, я имею в виду именно те шарики, которые насыпают в попы мягких игрушек, чтобы гиперактивные дети их трогали, занимая руки каким нибудь делом. Трогаю себя за попу – да, безусловно, моя попа сейчас чистой воды антистресс. И выше тоже антистресс. И в мозгах, пожалуй, тоже уже давно антистресс у меня, правда непонятно зачем – всё равно через кору, кости и волосы его не поторогать.

Высыпавшись всеми своими антистрессовыми шариками на улицу, я опасливо озираюсь, не наблюдают ли за мной. Ведь, несмотря на ранний приятный вечер, улица совершенно пуста и на камере я будто светлячок на ладони. Пожалуй, надо уйти так, чтобы не привлекать внимания – просто удалиться, насвистывая, вот и всё. Но на противоположной стороне полицейского участка меня ждёт растерянная белка величиной с подростковый мопед.

Возможно, через камеру за мной всё-таки наблюдают. Камера эта какого-то странного образца – обшитая сеткой-рабицей, уходящая толстым проводом в стену и оттого похожая на нелепый сачок. Её нельзя назвать непоседой. Двигается она туда-сюда, но медленно, как будто слегка притормаживая и залипая. Примерно так, как в разгар игры вдруг залипает саксофоновый клапан – разумеется, если берёшь инструмент, махнув перед этим чашку-другую чайку с сахарочком Посмотрев на минуты три, я делаю вывод, что движения камеры предсказуемы. Вот она следит за дверным проёмом, а вот наклонилась вниз и уткнулась в растущий рядом с участком дёрн. Я просчитываю неповоротливую траекторию движений камеры и, подождав, пока та отвернётся в противоположную сторону, опасливо подхожу к Белку, который курит на ветру и не соблюдает меры предосторожности.

Камера тут же реагирует на моё приближение. И Белк тоже. Чёрт с ним.

Радостно набросившись, стакилограммовая белка валит меня на спину. Просто взять и случайно подскользнуться так, чтобы упасть спиной назад – нет, это совершенно невозможно. Улица совершенно пуста: толкнуть меня некому и падение не может быть спровоцировано. Но как доказать? Почуяв подвох, камера нахмурилась и со звуком бормашины просверлила меня стеклянным глазом. Я вдруг почувствовал за этими стёклами какой-то грустный взгляд. Может, это полицейские. Если там внутри за мной наблюдают, то это конец.

Я отвожу Белка подальше от камер – быстрее, ещё быстрее; мы уже почти летим и, наконец, приземляемся на детской площадке, недалеко от которой белка зарыла мешок с сокровищами.

Белк, как всегда невнятно излагает свой взгляд на события. Оказывается, он не видел Козла, когда тот нападал. Он просто почуял опасность.

– Белк! Но ведь всё это Козёл устроил, да?

– Пожалуй, да.

– То есть Козёл – это не только тот Козёл, который в старом саксофоне живёт, да?

– Козёл – он у тебя в голове живёт. И дело тут вовсе не в саксофоне.

– А ты? – помолчав, спрашиваю.– Где живёшь ты?

– У тебя в голове живут Козёл и Белк. И всё

«И Ботинок», – шёпотом говорю я сам себе, – «И Лайне»

– Да. А почему бы нам его вместе не проучить?

– Можно, – отвечает мне белк. – но, по моему, ещё рано.

Мой вопрос заставляет его задуматься. Внешне он невозмутим. Но его выдают усы. Когда он думает – те шевелятся. Похоже на эрекцию: если уж начал думать, то этот процесс невозможно остановить или проконтролировать

Усы наконец падают вниз, как сброшенные паруса с мачты. Слегка наклоняясь вперёд? Белк встаёт. Потом вдруг дёргается назад, по своей стариковской привычке бормочет под нос. А затем поправляет шляпу и направляется куда-то сквозь метель.

Вперёд, потом назад, потом еще немного вперед, и вот он уже далеко. Прёт по заснеженной Иматре, весь из себя уверенный, как инерционная игрушка. Мне никак за ним не поспеть.

– Эй! Белк, – кричу.

Белк вспоминает про меня и останавливается.

– Ты как, вообще, себя чувствуешь? – спрашивает он.

– Да что-то не очень, – признаюсь я и перестаю притворяться, что не пошатываюсь. Иду, вроде бы прямо, а заносит меня на обочину, в сугроб.

Тогда Белк берёт дела в свои лапы. Как ему удаётся поймать автобус, я не знаю. Но меня подвозят, выражают искреннее соучастие и даже с молчаливого согласия пассажиров провожают до квартиры домой. Там я ложусь на кровать и считаю овец в виде разводов на окнах. В этих разводах заключен какой то смысл. Но мне его ни за что не поймать.

Пока я дремлю, Белк неожиданно берёт у меня телефон и изучает гугл по каким-то запросам.

Просыпаюсь оттого, что спрашивает – можно ли включить погромче ютуб?

На моём телефон нельзя. Телефон у меня старый, хотя и Нокия. В полусне, я рекомендую положить телефон в жестяной стакан для зубной щётки.

Меня будит дикий утробный рёв. Кто-то играет на саксофоне. Или, судя по наполняющей стакан для зубной щётки утробности, переходящей в визгливость – саксофон играет на нём.

– Погромче не хочешь включить? – спрашиваю я, вложив в эту реплику весь свой немощный подростковый сарказм.

Белка понимающе кивает, затем горестно разводит руками. Мол, сам бы и рад, но громче никак. Старая, плохая запись. Утробный саксофон. Вроде бы даже не стерео…

Тогда я вскакиваю с кровати и больно ударяюсь пятками о выстуженный пол.

– Ты с ума сошёл? – интересуюсь я, – немедленно выключи. Соседи сгорят. Ты что не слышишь, как сверху стучит Кудряшка?

Но ведь я вру, – удивляюсь вдруг сам с себя. Никто не стучит, несмотря на третий час ночи.

Почему никто не стучит? Учитывая то, что время часы показывают весьма недетское – достаточно странно.

Белк выключает телефон ударом лапы. Стакан катится прочь. Некоторое время он сидит, прищурив глаза. А я удивлённо смотрю, как неуклюжая белка ковыряется в поиске гугла.

– Понимаешь, – говорит Белк, показывая мне телефон – тебе не так просто захотелось собаку.