Книга Муравечество - Чарли Кауфман

И тут, как по команде, я начинаю слышать голоса.

Приглушенные и далекие, они говорят о «Слэмми». Говорят мне, как там вкусно. Умоляют отправиться туда поесть. Боюсь, что схожу с ума. Мне стало страшно выходить из квартиры. Одна за другой перегорают лампочки, но я не покупаю новые, просто меняю их местами так, чтобы рабочая лампочка всегда висела над кроватью, где я теперь и провожу все свое время, как Пруст. Когда перегорает последняя, перемещаюсь на заднее крыльцо, которое упирается в многоквартирный дом. Свет из соседского окна — единственный достаточно яркий источник, чтобы можно было читать. Голос «Слэмми» становится громче:

«Как что-то может состоять на сто процентов из говядины и в то же время на сто процентов из любви? „Слэмми“. Посчитайте сами».

Я встревожен. Творится что-то ужасное, какая-то душевная болезнь или нервное расстройство. Голос женский. Разве голос в голове может быть другого пола? Надо бы позвонить другу-шизофренику Минди Милкману. Он должен знать. Возможно, этот голос считает себя мужским, хотя мне кажется женским. Не мне решать, какого пола голоса у меня в голове. Мне надо сесть и послушать для разнообразия.

«Когда вы обедаете в „Слэмми“, то счастливая не еда, а вы сами».

Полагаю, это лукавая отсылка к рекламе «Хэппи-мил» в «Макдоналдсе». Хотя не уверен.

В дверь стучит Сид Филдс, домовладелец, требует оплату. Но у меня ее нет. Притворяюсь, что меня нет дома, но эта уловка не будет спасать меня вечно.

Соседнее здание так близко, что я мог бы, если бы было желание, кулаком разбить окно живущей там женщины. Частенько думаю, что стоит, хотя и не могу понять, откуда во мне это желание. Вместо этого подглядываю в ее квартиру прямо с крыльца. Я не специально; просто окно слишком близко, а хозяйка иногда ходит почти без одежды. Я понимаю, что недопустимо тайком (или даже не тайком) поглядывать за женщиной, и не занимаюсь этим на постоянной основе, но иногда это случается просто по причине малого расстояния.

«„Слэмми“. На одной волне с Нью-Йорком».

Эту фразу женский голос произносит снова и снова, с разным тоном и ударениями. Сложно сконцентрироваться на чем-то другом. Я беспокоюсь за свой рассудок.

«Мы надкусываем Большое Яблоко. Придите и надкусите нас. „Слэмми“. Мы здесь, чтобы вы были сыты.

Мы надкусываем Большое Яблоко. Придите и надкусите нас. „Слэмми“. Мы здесь, чтобы вы были сыты.

Мы надкусываем Большое Яблоко. Придите и надкусите нас. „Слэмми“. Мы здесь, чтобы вы были сыты.

Мы надкусываем…»

Внезапно голос — слава богу! — замолкает. Снова могу вздохнуть спокойно. Затем соседка появляется у окна и выглядывает, и я ныряю за кресло и тайком наблюдаю за ней. На ней только футболка и трусики. На футболке рисунок — антропоморфный молоток. Он кажется таким знакомым, этот улыбчивый молоток. Почему? Почему он…

О господи, это же маскот «Слэмми». У нее на футболке маскот «Слэмми». Какого черта происходит? Она слышит мое оханье, замечает меня и открывает окно.

— Эй ты, в сумраке! — весело окликает она.

— Да? — говорю я из-за кресла.

— Подглядываешь?

— Я… прибираюсь.

— В темноте.

— Да.

— Выйди на свет, чтобы лучше было видно, а?

Я выхожу. Почему-то меня будоражит, что мной помыкает эта красавица в трусиках.

— Как тебя зовут? — спрашивает она.

Ее голос кажется таким знакомым. Бывшая любовница? Кассирша в любимой аптеке?

— Предпочитаю, чтобы меня звали Б. Чтобы не выпячивать свою маскул…

— Слушай, Б. Меня зовут Марджори. Марджори Морнингстар.

— Как тот фильм с…

— Никогда не видела. Скажи, Б., тебе нравится жить в этом пафосном доме?

Мне нравится, что она не дает мне закончить фра…

— Мне недавно повезло с работой, — говорит она. — Делаю озвучку для региональной сети фастфуда, которую купил международный конгломерат, и теперь они планируют открыть рестораны по всей стране и быть в центре внимания.

— Погоди, ты про «Слэмми»?

— Слышал о нашем скромном предприятии, Б.?

— Да!

Я не спятил! Это она! Это ее голос!

— В общем, подумываю переехать в место поприятнее и вот интересуюсь твоим домом.

— Тут дорого. На самом деле я уже не могу оплачивать аренду.

Она смотрит в сторону, некоторое время кивает, словно в раздумьях. Незаметно бросаю взгляд на ее промежность. Я так хочу туда. Почему женская промежность в своей ипостаси с трусиками выглядит столь великолепно?

— Скажи, Б., может, дурацкая мысль, но давай поменяемся?

— Я не…

— Как «Принц и нищий» или типа того, только с квартирами. Из грязи в князи? Дошло? Кто не хочет быть князем? Я нынче в «грязи», а ты в князьях.

— Неплохо, — признаю я.

Возможно, я в нее влюблен.

— Если будем меняться квартирами стандартным способом, то оплата аренды подскочит на порядки, — говорит она.

Хочу ей сказать, что «на порядки» — это преувеличение, но… я ее люблю.

— Но… просто дослушай, если мы обменяемся тайно, перенесем все вещи через окно, сохраним имена в договорах, то плата останется прежней.

— Не знаю, — говорю я.

— Я плачу восемьсот пятьдесят долларов, Б.

— Ого.

— Вот именно.

— Эм-м…

— И за этот месяц я уже заплатила.

— Эм-м.

— Ты мне ничего не должен. Это мой тебе подарок.

— Эм-м.

— Если ты за свою еще не заплатил, мне все равно. Я при деньгах. Скоро благодаря «Слэмми» буду в них купаться.

— У тебя дома работают лампочки? Спрашиваю просто потому, что…

— Пять штук. Пять светильников, пять рабочих лампочек. Еще три запасных в шкафу на кухне, если понадобятся, — говорит она.

— Можно взглянуть?

— Конечно.

Она отходит в сторону, я забираюсь в окно. Здесь пахнет уютом и женщиной, и мне это нравится. Квартира небольшая. Но и я всего один, а то и меньше, так что… Много ли места надо одному человеку? Джон Фанте семь лет прожил в телефонной будке в районе Бункер-Хилл в Лос-Анджелесе, о чем написал трогательный рассказ «Чтобы продолжить проживание, пожалуйста, внесите еще пять центов, Бандини». Я не Фанте, даже не близко. И не Данте, и не Хайме Эскаланте. Я всего лишь маленький человек скромных достижений — возможно, Том Конти. Оглядываюсь: одна комната, маленький санузел кажется еще меньше из-за того, что стены и потолок обиты звукоизоляционной пеной десятисантиметровой толщины. Даже зеркало обито, что очень мне нравится.