Книга Святой язычник - Михаил Деревянко

– Поздно, – вздохнул жрец.

– Еще не все потеряно, – смело возразила неизвестная. – Смерть Анны навеки поссорит Византию и Русь. Владимиру придется отказаться от греческого бога и вернуться к вере отцов.

Ган задумчиво погладил бороду.

– Ты хоть и женщина, а говоришь, как мудрый муж.

Собеседница склонилась в легком поклоне.

– Твою похвалу, кудесник, я воспринимаю как согласие.

– Ежели о моем согласии станет известно Владимиру, то не сносить мне головы.

– Ты что, боишься пострадать за веру?

– Я боюсь довериться человеку, который скрывает свое имя.

– А я не могу его раскрыть, пока не получу твоего согласия.

Волхв вдруг хитро усмехнулся.

– Узнать-то тебя немудрено.

– Как?! – вспыхнула незнакомка.

– Ты одна из жен Великого князя.

– И кто именно?

– Ну не Анна же, – пошутил Ган. – И не Рогнеда – она слишком горда. И не Мимолика – та недостаточно умна. И не Олова – та слишком прямолинейна…

Ган на мгновение умолк и вдруг спросил:

– Мне продолжать или сама откроешься?

– От мудрого взора за покровом не спрячешься… – и собеседница сняла с головы накидку.

Это была Малфрида. Ган вручил ей клетку с голубями.

– Ежели что важное, пошли мне весточку.

Не только внучка императора строила козни против принцессы Анны. Старшая жена Великого князя Олова тоже не теряла времени даром и навестила своих сородичей – братьев-варягов Харю и Олуха. Вообще-то первого звали то ли Герольд, то ли Карн, а второго Олав, но на Руси их быстро переименовали. Сразу понятно, о ком идет речь, да и запомнить проще. В поисках славы и денег братья месяц назад прибыли в Киев, да пока ничего путного не свершили. Разве что прослыли отпетыми гуляками и забияками.

Когда Олова прибыла на постоялый двор, где остановились варяги, Харя и Олух еще не очухались от вчерашней попойки и отлеживались на лавках, опохмеляясь квасом и ставя примочки на синяки и ушибы, полученные давеча в знатной потасовке с местными отроками.

– Фу, ну и вонища! – не успев войти, поморщилась Великая княгиня и вместо приветствия полюбопытствовала: – И где это так отделали наших славных воинов?

Братья скромно потупили головы:

– Да было дело…

– И много ли вам отвалили за столь славные подвиги?

– Хрен с маком! – ответил Харя, показывая фигу и свою осведомленность в речевых оборотах русов.

– Чем же кормитесь?

– Вот мы и ломаем голову, – удрученно произнес Олух, – сегодня потратили последние гроши.

Он бросил на стол пустую кишень[12]:

– Завтра придется меч закладывать.

– Не стоит, – посоветовала княгиня, – он тебе еще пригодится.

Братья сразу насторожились.

– А что?

– Есть дело?

Олова с сомнением осмотрела сородичей:

– Дело-то имеется, только сдюжите ли?

Варяги подхватились, как ошпаренные.

– Да мы за тебя кому угодно голову снесем!

– Только прикажи!

– Хоть Добрыне, хоть самому Владимиру…

Княгиня расхохоталась:

– Ну ты и олух! Вдовой хочешь меня оставить?

– Мне все равно – лишь бы платили.

Олова щедро отсыпала в кишень Олуха горсть золотых монет.

– Это задаток. Справитесь – получите в три раза больше.

Она окинула холодным взглядом онемевших от такого подарка братьев и направилась к выходу. Вопрос Хари застал ее уже на пороге:

– А имя?

Ответ последовал незамедлительно:

– Принцесса Анна.

Нежданно-негаданно к принцессе Анне нагрянула в гости гордая Рогнеда. От радости хозяйка не знала, куда усадить половчанку. Все попытки принцессы подружиться с женами Владимира ни к чему не привели. А тут сама явилась. Рогнеда сразу приступила к расспросам:

– И как тебе в нашем захолустье после Царьграда?

Анна смутилась, не зная, что ответить. Врать не умела, но и хулить новую родину не хотела. Лишь скромно заметила:

– Потихоньку привыкаю.

– А мне до сих пор не по себе. Будь моя воля – хоть сейчас вернулась бы в родной Полоцк.

– А разве нельзя? – удивилась принцесса.

Рогнеда горько усмехнулась:

– Я, как и ты, прибыла сюда не по своей воле.

– Меня никто не принуждал, – возразила Анна.

– Так я тебе и поверила!

– Какой смысл мне врать?

Полочанка в гневе вскочила:

– Не морочь мне голову! Как добровольно можно оставить родину, друзей и близких ради варвара? Ради того, чтобы стать рабыней раба?

Тут уж возмутилась Анна:

– Зачем возводить напраслину на Великого князя! Чем он заслужил такие упреки?

– А ты не ведаешь?!

Принцесса в смущении опустила голову. Владимир исповедался ей в своих грехах, но не могла же она сказать об этом Рогнеде. Впрочем, полочанка и не ждала от принцессы ответа.

– Тогда слушай. Твой благородный князь на моих глазах самолично обезглавил моего отца и мою мать, а потом прилюдно имел меня над трупами моих родителей под рев славной дружины и всего Полоцка. Я лукавила, когда говорила, что хочу в родной город. Мне нет туда возврата. Мне он ненавистен. Владимир лишил меня не только всех родных, но и родины. Мне некуда податься, стань я свободной.

Анна со слезами на глазах протянула руки к Рогнеде:

– Прости меня ради бога.

От нахлынувших воспоминаний Рогнеда тоже прослезилась и ласково обняла принцессу:

– Да ты, я посмотрю, еще совсем дитя. Невинная жертва грязных страстей. Теперь я нисколько в этом не сомневаюсь.

Она усадила на мягкое ложе обессиленную принцессу, но та по-прежнему продолжала оправдывать Великого князя:

– Поверь, сейчас Владимир совсем другой и искренне раскаялся.

– С чего бы вдруг?

– Он так много расспрашивал меня про Христа и искупление вины, что я не сомневаюсь в его искренности.

– Ах! – отмахнулась Рогнеда. – Оставь эти сказки про добренького Бога. Пусть ими дурачат народ.

– Как? – изумилась Анна. – Ты не веришь в Христа?

– Как можно верить в того, кто допустил столько зла?