Книга Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого - Сергей Цветков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но как могло случиться, что, имея уникальную возможность потребовать для Русской земли положения автокефальной епархии, Владимир не сделал этого? Ведь на русско-византийских переговорах 987 г. и позднее, вплоть до подавления мятежа Варды Склира в конце 989 г., Владимир был хозяином положения, и ему, казалось бы, было крайне желательно получить вместе с Анной и царским венцом еще и церковную автономию. Конечно, свою роль здесь могло сыграть то обстоятельство, что в лице константинопольского патриарха (и византийской церковной иерархии в целом) Владимиру, безусловно, противостоял гораздо более упорный переговорщик, нежели император, отчаянно нуждавшийся в военной помощи русского князя. В отличие от Василия II Византийская церковь отнюдь не связывала свою судьбу с исходом восстания Фоки и потому могла позволить себе отвергнуть требования северного «варвара» или вступить с ним в торг. Скорее всего, церковные власти настаивали на простом возрождении существовавшей в конце IX — начале X в. Русской митрополии, находившейся в ведении Константинопольского патриархата. Чтобы сломить сопротивление византийского клира, нужно было, по крайней мере, располагать временем[102], а именно его-то у Владимира и не было. Василий II мог выполнить свои обязательства перед ним только в качестве победителя Фоки. Поэтому Владимир был связан временным фактором ничуть не меньше императора, ибо должен был успеть оказать ему военную помощь до того, как Фока овладеет Константинополем. Это заставляло Владимира спешить с заключением соглашения. Можно предположить, что, столкнувшись с невозможностью получить все и сразу, он волей-неволей должен был пожертвовать церковной автономией и согласиться с включением Русской Церкви в состав Фракийского диоцеза Константинопольского патриархата на правах дочерней митрополии.
Эта важная уступка, однако, не была поражением, сдачей позиций. Церковная зависимость от Византии представляла для Владимира опасность не сама по себе, а лишь в той мере, в какой она влекла за собой установление прямого политического протектората василевса над Русской землей. Но после того как Василий II даровал русскому князю царский титул, тем самым отказавшись от сколько-нибудь серьезных претензий на политическое главенство в отношениях с Русью, эта опасность была устранена. В области же собственно церковных отношений с Византией Владимир придерживался принципов, усвоенных задолго до него христианской общиной Русской земли, то есть кирилло-мефодиевской традиции, в рамках которой вопрос о независимости Русской Церкви не стоял так остро, или, лучше сказать, ставился совершенно в другом ключе. Солунские братья завещали славянству не столько борьбу за церковную автономию во что бы то ни стало, сколько твердое отстаивание перед римским и константинопольским престолами своего права на национальную Церковь. Применительно к Русской земле принцип национального церковного устройства означал свободное совершение богослужения на славянском языке и сохранение духовной самобытности русского христианства. В незыблемости этих двух начал, двух основ церковной жизни Русская Церковь имела прочный залог своей самостоятельности, исключавший возможность ее поглощения Константинопольским патриархатом. Несомненно, что Владимир именно так и понимал существо дела, когда обсуждал с византийской стороной вопрос о статусе Русской Церкви, и остался верен этому пониманию до конца своей жизни.
Относительно времени создания Русской митрополии в источниках нет полной ясности. Яхья в цитированном выше отрывке выражается довольно неопределенно: церковные иерархи, говорит он, были посланы на Русь спустя некоторое время после завершения переговоров между Василием II и Владимиром. Но от него же мы знаем о вакантности константинопольского патриаршего престола с 16 декабря 991 г. по 12 апреля 996 г., когда назначать митрополитов было просто некому. Следовательно, поставление митрополита «Росии» могло произойти либо в ближайшее время после заключения русско-византийского договора, то есть в промежуток между 987 и концом 991 г., либо уже во второй половине 90-х гг. X в.
Последнее, однако, маловероятно, в чем убеждает сравнительный анализ места, занимаемого Русской митрополией в Notitia episcopatuum Константинопольской патриархии X — начала XII в. Твердо установлено, что порядок занесения в списки вновь образованных за эти два столетия митрополий (число которых достигает тридцати) не был произвольным, а находился в строгом соответствии с хронологической последовательностью их создания, так что предыдущая (по списку) епископия всегда оказывается «старше» последующей. Значит, для того, чтобы установить приблизительную дату возникновения Русской митрополии, необходимо знать даты образования тех епархий, которые стоят в перечне непосредственно перед ней и вслед за ней.
В дошедших до нас «Перечнях епископий» указанного времени «митрополия Росии» упоминается между митрополией Кельцене и Аланской митрополией. Первая, впрочем, не представляет особого интереса, так как дата ее создания (середина 70-х гг. X в.) отстоит более чем на десятилетие от уже известного нам исходного рубежа 987—991 гг. Ситуация с Аланской митрополией более любопытная, хотя и менее определенная. Точное время ее образования не нашло отражения в источниках, но сведения о начале деятельности первого митрополита Алании Николая, во всяком случае, не уходят глубже 997 г. Памятуя сообщение Яхьи о почти пятилетнем «вдовстве» патриаршей кафедры в Константинополе с конца 991 по начало 996 г., естественно заключить, что поставление митрополита «Росии» совершилось до середины декабря 991 г., а митрополита Алании — после апреля 996 г., чем и объясняется старшинство Русской митрополии перед Аланской в византийских Notitia. Отсюда наиболее вероятно, что решение о создании Русской митрополии было принято в 988/989 г. константинопольским патриархом Николаем III Хрисовергом (979—991), и глава Русской Церкви прибыл на Русь вместе с принцессой Анной, в чьей свите Повесть временных лет и Житие Владимира особо выделяют «царицыных попов».
Этим первым византийским архиеерем на Киевской кафедре был уже знакомый нам Феофилакт — бывший севастийский митрополит и дипломатический визави Владимира на русско-византийских переговорах 987 г. О его поставлении в русские митрополиты сообщает византийский писатель XIV в. Никифор Каллист. Коснувшись в одном месте своей «Церковной истории» вопроса о переводе епископов на новую кафедру, что, по церковным законам, допускается только в исключительных случаях, он перечислил подобные прецеденты в византийской истории. Один из них имел место в 434 г., когда кизикский митрополит Прокл был назначен константинопольским патриархом, следующий — при Василии II: «в то же царствование Феофилакт был возвышен из митрополии Севастийской на Русь».
Достоверность известия Никифора Каллиста подтверждается тем фактом, что Севастийская кафедра действительно пустовала с конца 80-х гг. X в. и до 997 г., а этот временной отрезок, как мы теперь знаем, совпадает с началом существования Русской митрополии. Апостольские правила предусматривали оставление епископом своей епархии по единственной причине — «злонравию паствы». Надо полагать, что даже после подавления мятежа обоих Вард Феофилакт не мог вернуться в Севастию, где еще была свежа память о гонениях, которым он подвергал армянских священников. Да и Василий II, вероятно, не хотел лишний раз раздражать только что утихомиренные восточные провинции. В этих обстоятельствах перевод Феофилакта на новое место с позиций канонического права выглядел достаточно обоснованным.
