Книга Другая сторона Москвы. Столица в тайнах, мифах и загадках. Черный путеводитель от центра до спальных районов - Матвей Гречко

Именно таким был Дмитрий Михайлович, которого вполне можно причислить к интеллигентам того времени: уже в девять лет он читал и писал настолько хорошо, что сумел под диктовку умирающего отца составить и подписать «духовную грамоту» — завещание, достаточно сложный документ. В пятнадцать он поступил на государеву службу, став «стряпчим с платьем», т. е. вел записи, получая в качестве жалованья одежду, а в двадцать с небольшим уже удостоился чина стольника. Неплохую карьеру сделала и его вдовая мать Ефросинья Фёдоровна (женщина умная и образованная), ставшая сначала боярыней у дочери царя Ксении, а затем верховной боярыней у самой царицы Марии Григорьевны Годуновой. После падения Годуновых она немедленно ушла в монастырь.

В отличие от матери Пожарский удержался при дворе и после убийства несчастного царя Фёдора Борисовича, и после воцарения Лжедмитрия Первого, и после его смерти и избрания на царство Василия Ивановича Шуйского. Тогда ещё все было относительно мирно, но с появлением Тушинского вора — Лжедмитрия Второго — отряды литовцев, поляков, да и русских бандитов принялись грабить и разорять страну. Царь Шуйский пытался организовать борьбу против нового самозванца и непрошеных гостей, мобилизовав все имеющиеся у него средства. Отправился воевать и Дмитрий Пожарский, «многую службу и дородство показалъ, голодъ и во всёмъ оскуденье и всякую осадную нужду терпелъ многое время, а на воровскую прелесть и смуту ни на которую ни покусился, стоялъ в твёрдости разума своего крепко и непоколебимо безо всякия шатости». И, действительно, Пожарский ни разу не изменил своему долгу, никогда не был уличён в измене, подлоге или казнокрадстве. При этом он отличался мягким характером и добротой и был неплохим дипломатом. И совсем не случайно, что когда нижегородцы стали искать военачальника для второго народного ополчения, то остановились единодушно на кандидатуре князя Пожарского.

Можно встретить обвинения, что идти на бой с поляками Пожарский опасался: его войско двигалось медленно, военачальник однажды даже свернул с дороги, чтобы в Суздале поклониться гробам своих предков. Критиканы забывают о том, что в начале похода Пожарский был болен, он ещё не оправился от раны, недавно полученной в бою. Рана была тяжёлой: из-за неё он до конца жизни часто болел.

При приближении большого русского войска многие из бояр и казачьих атаманов, ранее присягнувшие самозванцу, вспомнили о патриотическом долге и перешли на сторону Пожарского. Так поступил и князь Трубецкой, для убедительности отбивший у поляков весь собранный ими на зиму провиант. Это ускорило участь польского гарнизона: через два месяца голод принудил его сдаться. 4 ноября, в праздник Покрова Богородицы, польское войско покинуло Кремль.

И Трубецкой, и Пожарский, и другие участники народного ополчения были награждены вновь избранным царём Михаилом Фёдоровичем по заслугам. Новый царь возвёл Пожарского из стольников в бояре и одарил вотчинами и деньгами. Тогда Дмитрий Михайлович поставил в своём родном Медведково первую церковь, деревянную, а в 1634 году возвёл каменную. Это было связано с трагическим событием в жизни князя: умер его любимый сын Фёдор. Эта церковь стала одним из последних одношатровых храмов, строительство которых как «не соответствующих церковному чину» было запрещено патриархом Никоном в 1652 г. Сейчас церковь кажется ниже, чем была задумана: культурный слой вокруг здания составляет около метра. В церкви сохранились старинные кованые двери, к сожалению, зачем-то замазанные краской; окружает её большое старое кладбище.

Род Пожарских прервался, и Медведково в конце XVII века перешло к приближённому царевны Софьи князю Василию Васильевичу Голицыну, женатому на сестре последнего Пожарского. Этот всесильный боярин лишился всего после низвержения Софьи и был отправлен в ссылку. Медведково досталось Нарышкиным, затем — князьям Черкасским. В конце XIX века село превратилось в дачное место, где проводили лето в том числе поэт Валерий Брюсов, художники Константин Коровин, Михаил Врубель.

Свиблово

До следующей усадьбы идти больше километра по парку вдоль реки. Нам нужно перейти речку Чермянку — один из многочисленных притоков Яузы. Частично речка убрана в коллектор, но кое-где ещё течёт по поверхности, хотя воды её сильно загрязнены. Через Чермянку и Яузу перекинуты мостики.

Усадьба Свиблово расположена по адресу: Лазоревый проезд, 13–15. Название селу предположительно досталось от имени Фёдора Андреевича Свиблы, воеводы Дмитрия Донского, принимавшего участие в постройке первых каменных укреплений Москвы. «Свиблый», «швиблый» в просторечии означало шепелявый.

К 1620 году Свиблово становится владением стольника Льва Афанасьевича Плещеева, а после безвременной кончины последней представительницы этой ветви рода Свиблово переходит к её дяде — К. А. Нарышкину, владевшему соседним Медведково, якобы по «устному завещанию» покойной. Кирилл Нарышкин построил здесь кирпичный дом, солодовенный завод, поварню, людские покои и церковь. Благо рабочей силы было в избытке: к строительству были привлечены пленные шведы. Многие из них нашли свой последний приют на кладбище в Свиблово. Оно располагалось близ домов 22 и 13 по Лазоревому проезду. По воспоминаниям старожилов, на могильных плитах были выгравированы руны и молитвы… богу Одину: скандинавы так до конца и не стали христианами.

Один из колоколов Троицкой церкви в усадьбе, звонивший по всей округе, был трофейным шведским, привезённым с Северной войны. Голштинский камер-юнкер Берхгольц, побывав в Свиблово, записал в дневнике, что в новых палатах Нарышкина много добра, «награбленного в Лифляндии, где он так нехристиански свирепствовал, когда сжёг Нарву и Дерпт. Даже разукрашенные рамы его свибловского дома сохраняли имена и гербы тех немецких баронов, из чьих замков были взяты».

Но недолго роскошествовал Нарышкин в Свиблово: Плещеевым удалось отсудить имение обратно, и, выезжая, Кирилл Алексеевич приказал увезти отсюда всё, что можно, вплоть до дверных ручек.

Плещеевы не имели средств восстановить имение и стали сдавать его под дачи, а потом и вовсе продали.

В 1801 году в Свиблово снимал летом дачу H. М. Карамзин — «прекрасный сельский домик и в прекрасных местах». Тогда Карамзин только что женился и был очень счастлив. К сожалению, его милая и добрая жена вскоре умерла, её сгубил туберкулез. Она успела подарить мужу дочь, и Карамзин и дальше продолжал проводить лето в Свиблово, где маленькой девочке было намного лучше, чем в городе. Здесь он написал повесть «Марфа-посадница, или Покорение Новгорода», более десятка статей и очерков, задумал и даже начал писать «Историю государства Российского».

Но подлинный расцвет Свиблово наступил несколькими годами позже, когда деревню купил Иван Петрович Кожевников — предприниматель, сын чаеторговца. Приобрел он и соседнее Леоново.

Иван Петрович устроил здесь суконную фабрику, выписав из Англии самое лучшее оборудование. Фабрика считалась образцовой, и даже император Александр I выразил желание посетить её и остался очень доволен, пожаловав купцу орден Святой Анны третьей степени. Сопровождавший императора генерал-адъютант записал в дневнике: «Вчера, 29 июля, мы были на суконной фабрике мануфактур-советника Кожевникова; на фабрике ежедневно работает 3000 человек, и выделывается сукна 300 000 аршин различных доброт, некоторые не уступают иностранным. Фабрика и дом хозяина построены на живописном месте; Яуза обвивается вокруг зданий».