Книга История Наташи Кампуш - Майкл Ляйдиг

Люди несправедливы к моей матери, когда говорят о ней плохое. Я люблю ее, а она любит меня.

Я непрерывно искала логические подходы к разрешению проблемы. Сначала побег, затем уж все остальное. Можно ли мне было просто побежать с криками по улицам Штрасхофа, ломиться к соседям? У меня даже была эта мысль, что после побега я стану мировой знаменитостью, и я размышляла, что мне нужно будет сделать, чтобы пресса не следовала за мной по пятам, чтобы у меня было какое-то время насладиться моментами свободы.

Наташа заявила, что Приклопиль, покончив с собой, «косвенным образом превратил в убийц не только меня и господина X., подвезшего его до станции, но также и машиниста. Поскольку я знала, что он покончит с собой, о его смерти наперед. В момент своего побега я нисколько не сомневалась, что он покончит с собой. Я сказала об этом полиции, но к тому времени, когда они нашли его машину, он уже бросился под поезд».

Наташа сказала, что узнала об этом «на следующий день от полиции. Они не хотели мне этого говорить».

Когда ее спросили, печалится ли она о его смерти, она ответила: «Конечно. Я подготавливала его к своему побегу на протяжении месяцев. И я уверила его, что он вполне смог бы жить в тюрьме, потому что в действительности там не так уж и плохо. Только теперь я узнала, что за это преступление он получил бы максимум десять лет. Раньше я считала, что он получил бы двадцать».

Подготавливала его. Плененная маленькая девочка «подготавливала» своего тюремщика — человека, похитившего ее на улице, — к тому, что однажды она покинет его. Звучит как семейная ссора в тысячах несчастных, неудавшихся любовных отношений: «Если не одумаешься, однажды я уйду…» Относился ли он к этому как к обычным размолвкам и просто отмахивался, веря, что она всегда будет принадлежать ему? Или же тайно радовался, что эта женщина-ребенок-чудовище (по его мнению), больше не отвечающая его фантазиям, собирается покинуть его?

Наташа Кампуш тщательно подбирает слова: в ее заявлениях есть как неопределенность, так и полная ясность в зависимости от того, что обсуждается. Но в этом заявлении нет ни двусмысленности, ни неясности: она говорила ему, что придет день, когда она будет свободной. А он умрет.

Когда ей сказали, что Министерство юстиции планирует изменить закон, с тем чтобы Приклопиль получил бы двадцать лет, она отозвалась, что это хорошо.

«Я, несомненно, не смогла бы принять десять лет. Так или иначе, я пророчила, что он получит двадцать лет, и утешала его тем, что в наше время и шестидесятилетние находятся все еще в хорошей форме».

Она добавила, что, по ее мнению, самоубийство есть «просто поражение. Никто не должен убивать себя. Он мог бы дать мне много больше информации, равно как и полицейским. Теперь им приходится воссоздавать крайне запутанные обстоятельства без него. Но мы больше не хотим разговаривать о господине Приклопиле».

Она признала, что просила и получила последние полицейские отчеты по делу, а также страшный материал из отчета о вскрытии трупа Приклопиля.

Ее спросили об одиночестве, и она ответила: «Да, конечно же, у меня не было общественной жизни. Мне недоставало людей, животных. Я грустила из-за их отсутствия. Но я не испытывала чувства одиночества, потому что бóльшую часть времени была занята. Я знала, как с толком использовать время за чтением и работой. Я помогала ему строить его дом.

Я была заперта. Я никогда не понимала, почему меня заперли, ведь я не сделала ничего плохого. Обычно запирают только преступников».

Когда же ее спросили, верит ли она в Бога, она ответила: «Ну, это весьма спорный вопрос. Да, немного. Я действительно молилась. Но потом перестала. Кроме этого, преступник тоже молился. Я думаю, даже Фидель Кастро молится».

Она продолжила, рассказав о кошках, по которым так скучала во время своего заточения. «И я скучала о дедушке и бабушке. Я также чувствовала, что уже никогда не увижу вновь ни их, ни моих обожаемых кошек. Моя бабушка по отцовской линии и дедушка по материнской за это время умерли. И еще другие мои родственники, мои двоюродные бабушки». Потом она заговорила о своих родителях:

У меня очень хорошие отношения с родителями. Да, я люблю своих родителей. У кого-то возникла мысль, что мы поссорились. Это не так. Помимо этого, на данный момент мне приходится столько делать, из-за чего у меня действительно нет времени, которое я могла бы посвятить родителям. После этого у нас будет его много.

Сейчас мои дела не так уж и хороши. У меня жжение в глазах, я постоянно кашляю, и все это не очень уместно при интервью. Надеюсь, во время телевизионного интервью я не упаду в обморок.

До этого вы спрашивали о моих планах на будущее. Я хотела бы наверстать учебу. Аттестат зрелости, может быть, степень. Хотя я не имею представления, в какой области. В чем-то, что быстро и легко. На самом деле меня интересует все, и я училась бы всю оставшуюся жизнь. В данный момент я читаю законы о прессе. Но мне также интересны и дополнительные предметы — как он их назвал? — «орхидные предметы». (Немецкий термин для определенных гуманитарных предметов, считающихся редкими, привлекательными, дорогими и большей частью бесполезными для карьеры.)

Я сказала маме, что неплохо было бы отправиться в круиз. Не знаю куда, но он сделает меня счастливой. Еще я сказала ей, что нам надо как-нибудь съездить на поезде в Берлин, просто потому, что это было бы как телепортация. Садишься на поезд здесь, и вдруг оказываешься в Берлине. Вот что такое на самом деле путешествие.

В ответ на реплику редактора, что вся Австрия и так «у ее ног», она сказала: «Да, правда. Но я хочу еще увидеть Лондон или Нью-Йорк, но все эти меры безопасности действуют мне на нервы. Впрочем, я понимаю, что длительные поездки пока невозможны. Я могу тяжело заболеть».

Она хочет встретиться со старыми друзьями, планирует создать реабилитационную программу для подвергшихся издевательствам мексиканских женщин, накормить голодающих Африки — «Я знаю по собственному опыту, что такое голод» — и иметь свою квартиру. Если бы все это не звучало после жизни на Хейнештрассе, 60, то выглядело бы так, будто она выступает на конкурсе «Мисс Вселенная».

В беседе с авторами профессор Бергер упомянул контролирующий аспект в характере Наташи, однако отметил, что он дает неверное представление о той неуверенности в себе, с которой ей пока приходится мириться. «С одной стороны, она весьма сильна и полнейшим образом контролирует, что вокруг нее происходит, с другой же — она очень неуверенна и крайне ранима». Он продолжил:

Госпожа Кампуш достаточно взрослая и выстроила детальные планы на свое будущее, в ближайшую неделю она начинает готовиться к экзаменам, с тем чтобы получить аттестат о среднем образовании и затем поступить в университет. Мы поговорили со школьной администрацией, и они заверши, что сделают исключение в ее случае и что готовы помогать ей во всем, чтобы она прошла процесс обучения как можно быстрее.

Она с удовольствием общается с представителями прессы и также обдумывает возможность своей карьеры в этой области. Но она полностью отдает себе отчет, что ей по силам, а что нет. Например, она просила предоставить ей кого-нибудь, кто заведовал бы ее финансами.