Книга Кто развязал Первую мировую. Тайна сараевского убийства - Владислав Гончаров

Но если германский император до сих пор обыкновенно был склонен защищать Сербию от чрезмерных и опасных требований Австрии и надеялся, что все трудности могут быть улажены мирным путем[70], то теперь, после убийства своего лучшего друга, которого он только что посетил, убийства, совершенного людьми, прибывшими из Белграда, его негодование против сербов не знало пределов.

В своих пометках на полях бумаг он награждает их эпитетами: «убийцы», «бандиты». Он искренне думал, что монархический принцип находится в опасности, что в Сербии по-прежнему еще господствует то настроение, которое привело в 1903 года к убийству короля и королевы. С его точки зрения все монархи, и в первую очередь Николай II, должны не противодействовать, а, наоборот, поддерживать всякое выступление Австрии, направленное на подавление бессовестной агитации, которая в течение многих лет ведется среди сербов, которая, как ему теперь сообщил Берхтольд, угрожала существованию его союзницы Австрии и жертвой которой пал его личный друг. Поэтому, когда кайзер прочел, что его посол в Вене, Чиршки, пользовался всяким случаем, чтобы спокойно, но чрезвычайно энергично и серьезно предостеречь Берхтольда от опрометчивых шагов, он написал на полях, как уже было отмечено в предыдущей главе:

«Теперь или никогда! Кто уполномочил его на это? Это очень глупо! Это совсем не его дело. Австрия должна сама решить, как ей поступать в этом деле, иначе, в случае неудачи, скажут, что Германия не захотела. Пускай Чиршки прекратит эту бессмыслицу. Дело с сербами надо привести в полную ясность, и притом быстро. Это самоочевидная истина».

Со свойственной ему необузданностью он желал, чтобы Австрия как можно скорее предприняла решительные шаги против Сербии, пока еще весь цивилизованный мир находился под живым впечатлением ужасного убийства и сочувствовал Австрии.

В чем должно было заключаться выступление Австрии? Этого император определенно не знал до 5 июля и не старался давать каких-либо указаний. Но ни он, ни Бетман-Гольвег в то время совершенно не предполагали, что австро-сербский конфликт вызовет европейскую войну. Поэтому он мог совершенно спокойно отправиться на следующее утро в северное плавание, что уже давно собирался сделать по совету канцлера.

Он вряд ли поступил бы таким образом, если бы думал, что выступление (которое, по его мнению, Австрия должна была произвести немедленно, а не откладывать на две недели) способно зажечь европейский пожар. Характерно, что в тот момент, когда он узнал, какой ультиматум Берхтольд предъявил Сербии, он поспешил вернуться в Берлин.

Однако если император не считал вероятным, что выступление Австрии вызовет европейскую войну, то все же он допускал такую возможность. Во всяком случае, в его отсутствие могли возникнуть слухи о войне, и поэтому он счел благоразумным в спокойной форме сообщить представителям армии и флота, случайно оказавшимся в Берлине, а также Бетман-Гольвегу о своей беседе с Сегени.

Так как император совершенно ясно сказал Сегени, что он не может дать ему определенный ответ, пока не посоветуется со своим канцлером, то Бетман-Гольвег тоже был вызван в Потсдам в тот же день. Вместе с ним прибыл Циммерман, исполнявший обязанности статс-секретаря по иностранным делам во время отсутствия Ягова, проводившего медовый месяц в Швейцарии. Результаты их совещания, выражающего официальные решения Германии, были на следующий день сообщены Бетманом Сегени в Берлине и доведены до сведения германского посла в Вене в следующей телеграмме:

«Австро-венгерский посол передал вчера его величеству частное письмо императора Франца-Иосифа, в котором изображается нынешнее положение с австро-венгерской точки зрения и меры, намеченные Веной. Копия письма при сем прилагается.

Сегодня я ответил графу Сегени и поблагодарил его за письмо Франца-Иосифа, на которое император вскоре ответит лично. Пока же его величество желает подчеркнуть, что он не закрывает глаз на опасность, угрожающую Австрии, а следовательно, и Тройственному союзу, от агитации, которую ведут русские и сербские панслависты. Хотя его величество, как известно, не питает особого доверия к Болгарии и ее правителю и, разумеется, более склонен поддерживать отношения со своим старым союзником – Румынией и ее монархом из дома Гогенцоллернов, тем не менее ему понятно, что император Франц-Иосиф может желать присоединения Болгарии к Тройственному союзу ввиду позиции, занятой Румынией, и опасностей, возможных вследствие образования новой Балканской лиги, непосредственно направленной против Дунайской монархии. Поэтому в случае, если к нему обратятся с такой просьбой, его величество даст указания своему посланнику в Софии поддерживать шаги, предпринимаемые представителем Австрии в этом направлении.

Его величество приложит также в Бухаресте все усилия к тому, чтобы, как предлагает Франц-Иосиф, убедить короля Кароля исполнять свои союзные обязательства, порвать с Сербией и прекратить в Румынии агитацию против Австро-Венгрии. Наконец, в отношении Сербии его величество, конечно, не может занять никакой позиции в вопросах, касающихся Австрии и Сербии, потому что они выходят за пределы его компетенции, но Франц-Иосиф может быть уверен, что его величество будет добросовестно поддерживать Австрию в соответствии с договорными обязательствами и старой дружбой».

В свою очередь, Сегени утром 6 июля после беседы с Бетманом, при которой присутствовали Ройос и Циммерман, отправил вторую телеграмму Берхтольду. В первой части этой телеграммы он подробно излагал то, что Бетман телеграфировал Чиршки о решении Германии относительно предстоящих дипломатических шагов в Софии и Бухаресте. Что же касается Сербии, то Сегени писал:

«Австрия должна сама решить, что нужно сделать для приведения в ясность ее отношений с Сербией, но, каково бы ни было решение Австрии, она может с уверенностью рассчитывать, что Германия поддержит ее как союзника и друга».

Далее Сегени дает заверения, которые совершенно отсутствуют в письме Фалькенгайна и в телеграммах Бетмана, характеризующих позицию Германии 5 и 6 июля:

«В дальнейшей беседе я установил, что канцлер, так же как и император, считает немедленное выступление Австрии против Сербии наиболее радикальным и лучшим разрешением наших балканских затруднений. С международной точки зрения он считает настоящий момент более благоприятным, нежели какой-нибудь более поздний. Он вполне согласен с нами, что мы не должны уведомлять Италию и Румынию, прежде чем предпримем какие-нибудь шаги против Сербии. Но, с другой стороны, нами и Германии нужно теперь же уведомить Италию о нашем намерении привлечь Болгарию к Тройственному союзу. К концу беседы канцлер говорил о положении в Албании и чрезвычайно энергично предостерег нас от всякого плана, который мог бы обострить наши отношения с Италией и поставить под угрозу существование Тройственного союза».