Книга На сцене, в постели, в огне - Елена Арсеньева

Москвин думал, что вообще не способен никого в мире любить. Потом он познакомился с Сергеем Эйзенштейном.

Но это произошло спустя несколько лет после алтайских съемок, на которых Лёля Кузьмина, немножко повздыхав и даже погоревав, вдруг осознала, что и она совсем не хочет видеть в Москвине мужчину. Он ей нужен только как друг!

Вот и слава богу.

Она успокоилась.

Между тем съемки фильма наконец-то закончились. Группа, малость одичавшая за месяцы скитаний по тайге и обремененная экзотическими сувенирами, вроде настоящего шаманского бубна, который везла с собой Лёля Кузьмина, воротилась в объятия цивилизации. И узнала, что сильно отстала от жизни — «Великий Немой» приказал долго жить. На экран семимильными шагами наступало звуковое кино! Фильм «Путевка в жизнь» стал первой ласточкой и, при ужасающем качестве звука, имел невероятный успех. Пришел приказ из Москвы: «Одна» должна быть звуковой картиной.

Это повергло группу не просто в ужас — в натуральный столбняк. Ведь они снимали типично немую картину, в которой актеры не имели определенного текста и говорили что в голову взбредет. Ну, не совсем, конечно, чушь абы какую пороли, а старались, чтобы настроение и актерское состояние того или иного фрагмента были правильными. Но разве мыслимо сейчас вспомнить и воспроизвести, что именно они говорили?!

Режиссеры решили выйти из положения красиво: они предложили написать музыку к фильму почти неизвестному тогда композитору Дмитрию Шостаковичу. Обычно музыкальное сопровождение фильма было далеко от идеала. Тапер в кинотеатре играл что в голову взбредет. Однако Шостакович написал музыку именно к этому фильму. Впечатление получилось очень сильное, особенно рефрен ведущей фразы картины: «Какая хорошая будет жизнь!», которую в звуковом ряду вел теперь хор с оркестром и великолепный баритон соло. Лёля была в таком восторге, что совсем собралась было влюбиться в Шостаковича, который ей страшно понравился своей гениальной детскостью (вернее, детской, чуточку смешной гениальностью), однако новые новости вышибли у нее всякие мысли о любви: музыки оказалось мало для того, чтобы кино стало по-настоящему звуковым, актерам необходимо было сказать хотя бы несколько слов.

Смотрели-смотрели, наконец нашли какой-то фрагмент, где учительница говорит ойротам о коварном бае-кулаке:

— Он режет на мясо ваших баранов!

Фразу было велено проговорить Кузьминой.

Велеть-то ей велели, но… но она не смогла.

Нормальным людям это кажется нелепостью: да что ж такого-то? «Он режет на мясо ваших баранов!» Но Лёля была немой актрисой, для нее фраза, подложенная под изображение, была немыслимой, невозможной, просто-таки постыдной!

Короче, нам, зрителям сугубо звукового кино, этого не объяснить и не понять. Проще поверить на слово: Кузьмина не смогла справиться с собой. Голосишко у нее сделалася писклявенький, дурацкий и смешной. Она твердила, как заведенная:

— Он режет на мясо ваших баранов! Баранов… бараноф… бараноф-ф-ф-ф!

И вот после нескольких мучительных часов репетиции актрису Кузьмину запихнули в какую-то звукоизолированную будку, где стоял микрофон, и велели начинать. Что-то она из себя выдавила про этих чертовых «бараноф-ф-ф-ф», но потом не узнала голоса. Впрочем, две другие фразы «Я буду жаловаться!» и «А я поеду!» пропищались полегче. И «Одна» стала звуковой картиной!

Лиха беда начало. Постепенно Лёля привыкла к звуку и уже не могла понять, чего ж она так боялась. Однако звук не отнял у нее того, чему научил «Великий Немой»: редкостной выразительности мимики и пластики. Опять же — знаменитый кураж! Это и делало ее желанной актрисой для очень многих режиссеров. Это и привлекло к ней внимание Бориса Барнета.

Но до встречи с человеком, который стал ее мужем, в Лёлиной жизни случился потрясающий роман. Правда, вновь платонический. Да и вообще, она не любила того мужчину, а мужчина любил вовсе даже не ее, но зато это был не кто-нибудь, а знаменитый писатель.

Встретились они в Одессе, где Лёля снималась в фильме «Три солдата». Приходя утром в буфет, она неизменно видела человека, который сидел за столом перед бутылкой водки. У него была великолепная кудлатая голова, широченные плечи, он казался Лёле похожим на льва (лучший друг этого человека в своих воспоминаниях назовет его слоненком, но ведь каждый видит мир по-своему!). Наверное, он был великаном, судя по голове и плечам. Постепенно она узнала, что зовут человека Юрий Олеша и что он прославленный писатель: «Зависть», «Три толстяка», рассказы — чудесная, нарядная проза! Родом он был из Одессы, поэтому часто приезжал туда. А роста оказался маленького, чуть ли не ниже Лёли.

В то время рядом с ней постоянно находились только высокие мужчины — Герасимов, Козинцев, да тот же Москвин, поэтому Олеша мигом утратил право на ее романтическое внимание. Однако он оказался истинным рыцарем, о котором только могла мечтать самая что ни на есть романтическая героиня. Киногруппе давно не выдавали денег, а потому девушки — Лёля Кузьмина и помощник режиссера Люба Дубенская, которые жили в одном номере, — на пару голодали. И вот вдруг официант начал трижды в день приносить в их номер поднос, уставленный самыми роскошными яствами: на завтрак, обед и ужин. Тайну неведомого благодетеля официанты не выдавали, однако его «заложила» через несколько дней буфетчица — Юрий Олеша.

Однако тогда Лёля еще не подозревала, что он влюблен в нее. Это стало ясно позднее, когда они встретились в Москве.

— Я вас выдумал, и вот вы появились. Фантазия моя не истощилась. Я счастлив. Не покидайте меня! — сказал он тогда.

После нескольких вечерних прогулок, во время которых Олеша относился к Лёле с возвышенным поклонением, она вдруг спросила, какого цвета у нее глаза.

— Синие, — немедленно ответил Юрий. — Да, да, синие. Удивленные, большие. В них отражается небо…

Глаза у Лёли были карие — наследство мамы-грузинки.

«Он меня не видит! Выдумал с ног до головы!» — поняла она.

Ну что ж, это было даже интересно.

Вот именно: с Олешей было страшно интересно! Она могла не вспоминать о нем неделями, но стоило увидеться, как никто больше для нее не существовал. Даже человек, в которого Лёля в это время влюбилась и который причинял ей много страданий. В присутствии Олеши Лёля чувствовала, будто читает удивительную книгу, от которой не может оторваться.

Но ведь нельзя читать до бесконечности даже самый интересный роман… Лёля, даром что принадлежала к самой нереальной из профессий — актриса кино! — оставалась нормальной женщиной, человеком практическим. А Олеша любил в ней фантом, призрак, такую же Суок, которую он выдумал для «Трех толстяков». И постепенно эта самая романтическая из влюбленностей, которую довелось испытать в жизни Лёле Кузьминой, сошла на нет. Немало помогли ей самоуничтожиться беспрестанные запои Олеши. Ох, как он пил… Случалось, его не могли выдворить из ресторанов даже под утро, он не хотел уходить, пока за ним не придет Лёля — «синеглазка», как он ее называл. Друзья Олеши понуро кивали, глядя на нее: