Книга Скелет за шкафом. Парижский паркур (сборник) - Юлия Кузнецова

Но мне было уже все равно, так меня запарил мой чемодан. Лучше бы я сдала его в багаж, и он потерялся, как Никин!

Старикан, оказалось, отлично говорит по-русски, с почти незаметным французским акцентом. Он объяснил, что, оказывается, вот эти самые поезда системы RER – это смесь электрички и поезда метро! То есть сейчас он как пригородный действует, но потом ныряет под землю и становится «метрошным».

Тут мы с Никой вспомнили, что моя мама и говорила о поезде, а не о метро!

Он показал, где можно купить билеты, а еще найти станцию, где живет мадам, помог выбрать линию, чтобы нас не унесло куда подальше от Парижа.

– Она живет в пригороде, – сказал он, разглядывая листок, на котором аккуратными буквами Никин папа вывел адрес своей парижской знакомой, мадам Пуарэ, но, заметив, как скривилось при слове «пригород» лицо Ники, добавил: – Правда, от центра Парижа недалеко. Сядете на тот же поезд и доберетесь минут за двадцать до своих музеев.

– А часто он ходит? – спросила я.

– О, каждые пятнадцать минут. Думаю, вы успеете на поезд в двенадцать тридцать.

– Спасибо, – с облегчением сказала я. И старикан, кивнув, отошел к автомату, торгующему бутылками с водой.

– Какой же он классный, – сказала я Нике, пока мы покупали билеты.

– Фу, – поморщилась Ника, – ты ногти его не видела?

– Зачем мне его ногти, я говорю, он как человек – классный.

– Осталось только влюбиться в него, – проворчала Ника, высыпая сдачу в кошелек из светлой кожи, тоже с заклепками и рисунками, как чемодан, – он вполне в твоем вкусе. Ты же любишь психов!

– Обожаю! – воскликнула я, засовывая свою сдачу просто в карман.

– О, хани, только не надо…

– Да я не психов обожаю! А граффити, качественно сделанное! Посмотри!

Я указала вниз, на поезд, который как раз подъехал к зданию аэропорта.

Он был весь разрисован граффити: горы, облака, звезды, лучи солнца на нежно-сиреневом или голубом фоне. На некоторых вагонах – короткие лозунги или имена райтеров, выведенные буквами-пузырями.

– Эта техника называется throw up, – объяснила я Нике, – наброски. Видишь, тут почти каждый рисунок двухцветен, один цвет – контур, другой – заливка. Времени у них было мало, поэтому так работали, эскизами. Я знаю, у меня есть друг в аське, Санни, он райтер из Испании.

– Я не фанат граффити, хани.

– А я фанат. Давай поспешим, а? Очень хочется успеть и поехать на таком чудо-поезде.

– Сдается мне, хани, ты не до конца завязала с рисованием, – пробормотала на бегу Ника.

Миновав турникеты, мы влетели в вагон, куда нас приглашающими жестами звал темнокожий контролер в вязаной серой шапочке и джинсовой куртке.

– Чуть билет не выронила, – сказала я, приготовив картонный квадратик, чтобы протянуть его контролеру.

Но тот не стал ничего собирать, а, наоборот, когда поезд со свистом тронулся, раздал пассажирам разноцветные листочки.

«Я беженец, – было там написано на трех языках: французском, английском и испанском, – если вы дадите мне немного денег, четверо моих братьев и сестер не будут голодать».

Многие вытащили кошельки.

– Я ничего не дам, – сказала Ника, задрав нос.

– А я дам, – боязливо сказала я, доставая монетки, которые мне дали на сдачу за билеты, – вдруг он меня по носу щелкнет.

– Я ему щелкну! – грозно сказала Ника.

И парень, аккуратно и быстро собиравший деньги у пассажиров, почему-то обошел мои монетки стороной. Наверное, испугался Ники.

– Вот это да, – прошептала я, склонившись к Нике, – так по-деловому у них тут обставляется это дело. У нас все просят, но тут как-то… нагло, что ли.

– А чего ты шепчешь, хани? На русском надписи нет на листочке, так что можем ему в лицо сказать, что он хам.

И парень снова немного испуганно покосился на Нику, словно он понял русскую речь.

За окном бежали аккуратные домики с небольшими садиками и заброшенные строения, разрисованные самыми чудесными граффити на свете.

Тут были и герои мультиков, и животные, и виды природы, и просто здоровски выведенные надписи.

Поскольку я все-таки завязала с рисованием, то достала фотоаппарат и принялась всю эту красоту щелкать, пока Ника не дернула меня за руку:

– Наша следующая! Харри ап!

Мы вышли на безлюдной станции и попали в небольшой поселок. У нас дача рядом с таким находится: обычные серые пятиэтажки, несколько магазинов, аптека, школа, старушки на скамейке.

Правда, тут старушки сидели не на скамейках, а на стульях у кафе, и еще было полно афроамериканских и арабских подростков в джинсовках и пестрых шапках, которые толпились на каждом углу, смеялись и разглядывали нас во все глаза.

– Так, – сказала Ника, – посмотрим… похоже, нам туда!

И она указала на несколько двухэтажных домиков. Они напоминали бетонные коробки – из-за плоских крыш.

Один был побольше, на его первом этаже размещалось кафе, на балконе второго этажа висела чья-то футболка, которую, похоже, забыли еще с лета. Рядом с ним – коробка поменьше, вся замызганная, огороженная забором. На первом этаже справа от входа в два ряда тянулись декоративные крошечные окошки, напоминавшие бойницы. Это оказался дом нашей мадам.

Железная дорога проходила почти рядом с ним, и я даже представила, как внутри дрожат стекла, когда мимо проезжает поезд. Хм, не слишком-то похоже на респектабельный пансион!

Забор вокруг домика был оплетен каким-то колючим растением, которое выглядело враждебным.

За заборчиком была видна заброшенная клумба, лопаты, сваленные в кучу, тачка, в которой лежали ржавые садовые инструменты. Повсюду валялись клубки спутанной прошлогодней травы, похожие на дохлых мышей. Солнце скрылось, задул ветер, и я втянула руки в рукава куртки.

– Может, попробовать поискать какую-нибудь другую гостиницу? – пришла мне в голову запоздалая мысль.

Мы уже поднялись на крыльцо, которое когда-то было малиновым, и смотрели на черную железную дверь.

– Поздно, – завывающим голосом сказала Ника и поднесла руку к звонку.

Но дверь совершенно неожиданно распахнулась сама. На пороге стояла мадам Пуарэ.

Глава 5, в которой мы знакомимся с мадам Пуарэ

– Бонжур, – протянула она низким голосом и выдохнула колечко дыма.

При взгляде на мадам Пуарэ у меня внутри что-то шевельнулось. Какой-то «рисовальный» нерв.

Она была высокой, выше Ники. Рыжие волосы, отливающие бронзой, натянутая улыбка, открывающая зубы, настолько белоснежные, что в их натуральность не верилось. Потертый зеленый замшевый пиджак, юбка-карандаш, синие колготки и синие бархатные туфли. В изящно отведенной в сторону правой руке она держала мундштук с зажженной сигаретой. На безымянном пальце этой руки я заметила три (!) серебряных кольца[34], на левой руке тихонько позвякивали тонкие серебряные браслеты.