Книга Политика - Адам Терлвелл

Но как бы то ни было, все это не было сюрреалистичным. Нет. Ничто в мире не сюрреалистично.

Гийом Аполлинер, к примеру, умер не от садистского гомосексуального изнасилования. Он умер от гриппа.

14

— Слуш ты можешь говорить? — спросила Нана.

— Да да, — сказал Моше, — тут перерыв щас минут пять могу.

— С ним все нормально, ну говорят что нормально.

— Подожжи минутку не слышу. Вот. Так что с ним?

— Может быть, опухоль, — сказала она.

— Опухоль черт опухоль? — взвизгнул Моше. — Господи.

— Может быть.

— Правда? Как? Но сколько ему?..

— Врачи не говорят. Не знают. Он сам сказал, что последнее время все как-то не так. Странно вел себя. Ну то есть по крайней мере это хоть что-то объясняет. Головные боли и все это.

Моше вдруг решил проверить, нет ли у него головной боли. Просто не смог удержаться. Да, то есть нет, нет, нет. Нет.

— Он как-то мне позвонил, — сказала она, — ну я тебе рассказывала, говорит — не могу сделать себе чаю. Я спрашиваю, в каком смысле, а он говорит, пакетик чайный куда-то делся, я говорю, что значит…

— Ты где? — спросил Моше.

— В приемном покое. Я говорю, что значит куда-то делся, ты положил его в чайник, да? Самое смешное, знаешь, после операции он стал как раньше, только как-то резче, что ли. Шалит, с медсестрой заигрывает.

— А чувствует как, нормально?

— Капризничает. Говорит, что врачиха только и заботится о том, как бы пораньше уйти с работы.

— Правда, что ли?

— Ну.

— Может, мне приехать и тебя забрать? — спросил он.

— Послушай, не надо за мной ходить и присматривать. Ты не обязан.

— Ну я хочу.

— Ты не обязан.

— Послушай, я же твой мальчик. Я хочу о тебе заботиться. Я люблю тебя.

Это так, подумала она. Она его девочка. Она была счастлива. Но она была такой доброй. Она была счастлива, и оттого ей стало так жаль Анджали. И Нана решила пересмотреть свои чувства. Можно, решила она, быть девочкой Моше и девочкой Анджали, двумя девочками сразу.

— Значит, это рак, — сказал Моше.

— Господи, Нана, — сказал он.

— Нана, ты меня?.. — сказал он.

— Да, да, я тут. Не знаю, они сами не знают, рак или не рак.

— И что теперь? Химиотерапия?

— Ага, — сказала она, — сначала рентген, потом химия. В общем, ему решать, делать или нет, но надо делать. Потом химию. То есть если он не захочет, я его уговорю.

— Слушай, — сказал он, — господи, слушай, мне надо идти. Они все пошли уже.

— Что, не слышу? — сказала она.

— Все уже пошли, — прокричал Моше, — мне пора. Я позвоню тебе, позвоню, когда все закончится. Может, мне все-таки приехать?

— Что? Куда?

— Доберусь до метро и приеду. До Эджвера часам к шести доберусь.

— Езжай лучше на “Темз-линке”.

— На чем?

— На “Темз-линке”.

— Это что такое?

— Ну да. Садишься на Кингс-Кросс и выходишь на Элстри. Потом на такси, — сказала она. — Так быстрей.

— Постой, я тебя не слышу.

— Спроси у Анджали, — сказала Нана, — она тоже приедет.

— Что? — спросил он — Что? Постой, не слышу…

— Спроси у Анджали, — сказала Нана.

И повесила трубку.

15

Именно в этом месте моего рассказа, в конце девятой главы, происходят события первой главы. Примерно через неделю Нана и Моше попробовали заняться анальным сексом. Как вы помните, — по крайней мере, я надеюсь, что помните, — у них не очень-то вышло. Моше осторожно пытался затянуть потуже пушистые розовые наручники на запястьях своей подружки, как вдруг заметил, что ее лицо помрачнело. И так далее.

Думаю, теперь вы понимаете все их сложные размышления из лучших побуждений, все их компромиссы, которые в итоге привели Нану и Моше к попытке заняться садо-мазо и анальным сексом.

А когда все закончилось, Моше вернулся к своему карикатурному еврейству. Он спросил:

— Тебе не понравилось “по-еврейски”? Ничего лучше не пришло в голову.

И уныло улыбнулся.

Она молча смотрела на него. Он пытался развеселить, развлечь ее.

— Да? — спросил он.

И она улыбнулась.

— Ангел мой, — сказала она, — ты же только наполовину еврей.

Моше стоял перед ней, чуть покачиваясь. Он перенес свой вес на правую ногу, теперь облаченную в клетчатую пижамную штанину. Стопа его левой ноги была немного выставлена вперед, а колено чуть согнуто. Он надевал пижаму.

Отчего мне так хорошо, подумала Нана, когда за окном один за другим начали зажигаться уличные фонари.

— Ты даже не обрезанный, — сказала она.

— Не будем ссориться по пустякам, — урезонил он ее, прыгая по комнате в погоне за левой штаниной.

Моше не был счастлив. Он был подавлен. Нана и Моше, подумал он, неудачная пара. Ничего не выходит, все без толку. Он обдумывал и анализировал все плохое, что произошло с тех пор, как их отношения превратились в ménage à trois. В голове Моше бродили злые мысли. Он хотел, чтобы они снова были вдвоем, и только вдвоем.

Ах, если бы Нана знала это! Но она даже не догадывалась. Она была счастлива. И до нее дошло, отчего она так счастлива. Она была счастлива оттого, что вдруг поняла: ей больше не нужно пытаться постичь секреты Камасутры. Ей больше не нужно смотреть на сплетающиеся возбужденные тела Анджали и Моше. И вот почему. Нана решила быть великодушной. Она решила вернуться домой к Папе. Она решила оставить Моше. Моше в ней не нуждался. Без нее ему будет лучше. А вот Папе она была нужна.

Если в этот миг вы вдруг задумались, пристойно ли планировать нетрадиционный секс, когда ваш отец лежит в больнице с подозрением на опухоль мозга, хочу вас успокоить. Папа уже не лежал в больнице. Врачи не были на сто процентов уверены, что это опухоль. Они решили, что это мог быть просто небольшой инсульт. Поэтому Папу перевели на амбулаторное лечение. Его отпустили домой, пока врачи изучали результаты сканирования.

Довольный Папа сидел дома и отдыхал. Возможно, все успокоится. Возможно, он выздоровеет. Все нормализовалось.

Но выписка из больницы — еще не повод для того, чтобы за ним не ухаживать, подумала Нана. Нана любила Папу. Она скучала по нему. Поэтому она решила показать ему, как она его любит.

Нана решила сделать жест любви.