Книга Когда не нужны слова - Ли Бристол

Да, тебя считают героем, но тебе не хватает убежденности — мужества, если на то пошло, — чтобы сделать то, что от тебя требуется, каким бы безобразным и отвратительным это ни было. Возможно, твои намерения благородны, но всегда существует определенная граница, пересечь которую ты не желаешь. В том-то и заключается разница между нами. Я делаю то, что следует делать. Ты позволяешь судьбе командовать собой, а я сам ее контролирую. — Он усмехнулся. — И теперь, как ни странно, я испытываю к тебе жалость.

Эштон с усилием заставил себя расслабить мускулы и спокойно сказал:

— Я слышал, что нет ничего опаснее человека, уверовавшего в свою непогрешимость. Когда я знал тебя в Англии, я думал, что ты опасен, но сейчас, если бы мне дали выбор, я, пожалуй, предпочел бы иметь дело с тобой, каким ты был тогда.

Уинстон кивнул, все еще улыбаясь:

— Разумеется. И, учитывая все это, я искренне надеюсь, что мы с тобой никогда не окажемся по разные стороны поля боя. Победителем среди нас может быть только тот, кто не боится пересечь границу, а значит, победа всегда будет за мной.

Эштон повернулся и, ничего не сказав в ответ, ушел. Он был встревожен и чувствовал себя испачканным. Глубоко вдохнув горячий пыльный воздух, он, чтобы избавиться от впечатления, произведенного словами Уинстона, попытался подумать о чем-нибудь хорошем, невинном и прекрасном. Странно, но единственным, что пришло ему на ум, была Мадди Берне.

Однако мгновение спустя даже ее образ постепенно растаял, оставив его наедине с собственными невеселыми мыслями.

Каждый уголок в гостиной Мадди был заполнен вазами с белоснежными орхидеями, прекрасные нежные цветы которых казались прозрачными в потоке света, падающего сквозь окно. На сопровождавшей цветы карточке было просто написано: «Иногда среди пустыни расцветает цветок такой красоты, что невольно вспоминаешь о том, что Господь творил чудеса даже из хаоса. Эти цветы — одно из таких чудес, так же как и вы».

Мадди сидела за своим письменным столом, на котором стояла ваза с орхидеями и лежали два листа бумаги. Это были пожелтевший от времени портрет и записка, которые прибыли сегодня утром.

Мисс Берне,

Завтра я уезжаю в Роузвуд, и мой мир без вас опустеет. Я был бы счастлив, если бы вы согласились приехать ко мне на несколько дней в гости на Рождество. На третий день Рождества я уезжаю в Голубые горы, но едва ли что-нибудь там заинтересует меня, пока не поделюсь с вами теми чудесами, которые уже нашел.

Мадди перечитала записку, и губы ее дрогнули в улыбке. Странно, что такие милые слова написал столь решительный человек, хотя она подозревала, что слова эти не вполне искренни. Одно по крайней мере говорило в его пользу: он не лгал, когда сказал, что его не так-то легко обескуражить.

Когда начали прибывать подарки и записки, Мадди встревожилась. Более того, она чуть было снова не впала в панику. Ее отчаянная попытка отвязаться от него лишь ухудшила ситуацию, потому что если бы она лучше знала мужчин, то поняла бы, что у таких людей, как Эштон Кигтеридж, уязвленная гордость лишь пробуждает бойцовские инстинкты.

Но дни шли за днями, а от него не исходило никаких угроз, если не считать угрозой элегантные подарки и милые записочки. Мадди постепенно успокоилась и даже наслаждалась этой игрой. Она не была бы женщиной, если бы эта ситуация немножко не льстила ее самолюбию. Любой женщине было бы лестно, если бы за ней так настойчиво ухаживал такой человек, как Эштон Киттеридж, особенно если он не стремится встретиться с ней лично и она может, ничем не рискуя, наслаждаться знаками его внимания. Но важнее всего было то, что это несомненно доказывало, что ему не известно ничего из того, что могло бы повредить ей. Разве то, что он открыто приглашает ее в Роузвуд, не является тому подтверждением? Он хотел лишь добиться ее благосклонности, и пока она будет ему отказывать, между ними сохранится равновесие сил. А потом игра ему наскучит, и он сам отойдет в сторону.

Она взяла один из хрупких цветков и приложила его к щеке, охлаждая разгоревшуюся щечку прохладным лепестком. Ощущение было такое, словно ее погладила чья-то нежная рука.

Отругав себя за глупые мысли, она вернула цветок на место. Значит, завтра он уезжает, с облегчением подумала она. Ее жизнь войдет в привычное русло и она сможет сосредоточиться на том, что требует ее внимания, — например, на «Кулабе» и на тревожных слухах о Крысолове. У нее и без Эштона Киттериджа забот хватает, а его экспедиция в Голубые горы продлится много месяцев, а может быть, и лет. К тому времени он забудет о ней или она найдет способ как-нибудь отделаться от него.

С некоторым удивлением она почувствовала, что ей будет его не хватать, и с непонятной для себя грустью представила, как могли бы сложиться отношения между ними, если бы все было по-другому.

Глупо, конечно, об этом думать. Мадди и раньше получала подобные предложения. Некоторые ее поклонники — главным образом зеленые юнцы и стареющие торговцы — предлагали честь по чести выйти за них замуж, тогда как другие предложения ничего общего с благородными намерениями не имели. На все предложения она неизменно отвечала холодным отказом, потому что где-то на задворках памяти еще хранились страшные воспоминания о грубых руках и грязных, заросших бородами физиономиях. Однако кошмары теперь ее мучили редко, а руки Эштона Киттериджа совсем не были грубыми.

Она перевела взгляд на портрет и рассеянно провела кончиками пальцев по расплывшимся линиям, пока не наткнулась на подпись. Она легонько прикоснулась к ней. «Эштон Киттеридж, — произнесла она вслух и с удовольствием, повторила: — Эштон».

Потом она нахмурилась и убрала руку: она уже давно не была той девушкой. День за днем, год за годом она все дальше уходила от Глэдис Уислуэйт. Остался только портрет, который она зачем-то хранила. Ей было нужно, чтобы он напоминал ей о ней прежней, хотя она боялась этих воспоминаний. Возможно, по той же причине ее радовало появление Эштона Киттериджа в ее жизни.

Эта мысль смущала ее и сбивала с толку. Только дурак может радоваться появлению опасности, а она не была дурочкой, иначе не смогла бы прожить столько времени. Она взяла то, что предложила ей жизнь, и использовала это наилучшим образом. Теперь она не могла позволить себе рисковать.

Она снова взглянула на портрет, на записку, и на лице против ее воли появилось мечтательное выражение. Иногда ей хотелось, чтобы все сложилось по-другому: чтобы она была рождена Мадди Берне, а не Глэдис Уислуэйт, свободной женщиной, которую не преследуют призраки прошлого и которой ничто не угрожает в будущем, и чтобы Эштон Киттеридж действительно занял главное место в ее жизни.

Услышав стук в дверь, Мадди вздрогнула, торопливо перевернула портрет и прикрыла его вазой с орхидеями. Не успела она подняться на ноги, как в комнату вбежал Дарси.

— Извините, мисс Мадди, ко произошло кое-что, о чем вам следует знать.

Хотя Дарси теперь был хорошо подстрижен, одет как подобает служащему клуба и не отличался от любого свободного человека, он по-прежнему сутулился и не избавился от привычки вертеть в руках платок, когда нервничал, как сейчас. Он неистово крутил платок, а на его лице было написано не просто смятение, а животный страх. Мадди медленно поднялась с места. Сердце ее бешено колотилось.