Книга Невеста рыцаря - Эми Фетцер

— Наоборот, это поможет мне выздороветь.

Он застонал и, перехватив ее протянутые к нему руки, уложил их поверх одеяла. Он называл себя глупцом за то, что отказывается от ее дара, и в то же время гордился своим благородством.

— Тебе надо отдохнуть.

— Рана нисколько меня не беспокоит, Коннал, — недовольно проговорила она.

Звук собственного имени звучал для него как музыка из ее уст. Он чувствовал себя победителем, и радость этой победы была посильнее всего того, что он испытывал, выходя победителем из смертельной схватки.

Коннал потянул носом воздух и нахмурился. Здесь действительно пахло мхом и землей, но откуда мог взяться ветерок? Впрочем, в этих старинных замках вечно гуляют сквозняки. Он посмотрел на нее и едва не застонал от желания. Кожа ее розовела от прилива крови, губы припухли от его поцелуев, она все еще часто дышала.

И он все не мог успокоиться.

И тогда она коснулась его. Легкое прикосновение, ничего более — словно ветерок прошелестел по щеке. Господи, как хотелось ему прижаться лицом к ее груди, целовать ее плечи, руки, живот…

— Я здорова, — прошептала она. — Твоя кровь живет во мне. Это твоя сила исцелила меня.

Коннал не знал, что сказать. Он и в самом деле не знал, что сделал Куинн. Он забыл о том шраме на ладони в форме полумесяца — шраме, в точности повторяющем форму раны у нее на плече. Он не задумывался о том, откуда взялся тот шрам, он принял чудо ее выздоровления как должное. Как свершившийся факт.

— Я мало что сделал, — пробормотал он, не найдя нужных слов.

— Сделался скромником? А я помню, каким петухом ты ходил все время, когда вернулся сюда.

— Неправда, — обиделся он.

— Конечно, в таком наряде особенно не похвалишься. Скажи-ка на милость, ты хоть раз переодевался с тех пор, как в меня угодила стрела?

Коннал окинул взглядом свою одежду с пятнами запекшейся крови. Ее крови. Он встретил ее взгляд и понял, что не сможет ей солгать. Он должен быть с ней честным. Она это заслужила.

Он встал, поднял с пола бокал, который они уронили, и наполнил его водой. Бокал не разбился: каменный пол стал мягким, как земля в лесу. Коннал нахмурился и постучал по полу носком сапога. Пол твердел на глазах.

Шинид улыбнулась. Она-то видела, что волшебный туман еще не совсем рассеялся, даже если Коннал его не замечал.

— Говори, что у тебя на уме, Пендрагон.

Он протянул ей бокал, взял со стола краюху хлеба, отломил кусок и дал ей. Шинид поморщилась.

— Ты не ела несколько дней, — пояснил Коннал и, видя, что она начала есть слишком быстро, предупредил: — Не спеши.

Шинид почувствовала, что атмосфера в комнате изменилась.

— Ты избегаешь меня после того, что только что между нами было. Почему?

— Я не могу говорить о любви, которой ты ждешь. — «Которой ты заслуживаешь», — добавил он про себя.

Он ожидал увидеть обиду или гнев, но только не сочувствие в ее синих глазах.

— Расскажи мне о ней. Он был ошеломлен.

— Ведь это из-за женщины сердце твое стало бесплодным, как пустыня? Разве я не права? — Она-то знала, что права.

— Да, — кивнул он и подумал, что не только из-за нее.

Он присел на край кровати, схватился за столб, удерживающий балдахин, мысленно приказав себе не поддаваться искушению и не приближаться к Шинид. Он должен ей рассказать. Быть может, тогда она поймет. Коннал потер щеку.

— Не об этом хотел я говорить с тобой после твоего пробуждения.

— По-моему, сейчас самое время.

— Я видел многое, Шинид, и сделал много такого, чем не могу гордиться.

— Наджар рассказал мне о тюрьме.

— Он слишком болтлив.

Шинид улыбнулась. Коннал, кажется, приходил в себя.

— Он говорил о пытках, которые ты терпеливо сносил.

— Пытки — это ерунда.

— Расскажи мне о женщине, которую ты любил. — Она очень хотела, чтобы он не заметил ревности, но в ней вопреки всему продолжала жить девочка, которой он как-то в сердцах заявил, что никогда ее не полюбит, и эта девочка сейчас снова пробудилась в ней.

Коннал скользнул взглядом по завешанной гобеленами стене, но заставил себя перевести взгляд на нее.

— В тебе нет ничего от Пинар, — произнес он и нежно улыбнулся. — Она была темноволосой и смуглой и… несмелой, зажатой. Таковы традиции той страны. Она едва успела сказать мне несколько слов, и то быстрым шепотом. — Черты его исказила боль. — Она не должна была даже смотреть на меня, но она пошла против закона и убежала от отца, чтобы прийти ко мне как-то ночью. В Сирии женщины по ночам одни не ходят, если не хотят, чтобы их приняли за шлюх.

Шинид нахмурилась.

— Если женщина приходит к мужчине одна, ее считают опорочившей себя и семью, и за это ее ждет расплата. Даже если она осталась чистой и невинной. До замужества женщина не может нигде появиться без сопровождения мужчины из ее семьи.

— Ты женился на ней?

— Нет. — Неужели он не ошибся и она его ревнует? Не может быть, чтобы ему это показалось. — Она всего лишь улыбнулась мне, когда проходила мимо. Было это на рыночной площади, и она была не одна, с ней были сестры и брат. Отец ее был визирем, и он ненавидел нас, крестоносцев, и правильно делал. До нашего прихода он правил в городе, но мы отняли у него его власть. В тот же день ночью она явилась ко мне. Мы не успели обмолвиться ни словом. Пока я спал, она прокралась в мою постель. — Коннал встал. Шинид подумала, что он начнет ходить по комнате, но он замер неподвижно, сжимая кулаки так, что костяшки пальцев побелели. — Отец послал по ее следу собак и ее братьев, и когда они нашли ее у меня, она плакала, ибо я не принял ее дара, а велел возвращаться домой. Наджар услышал наш разговор и пришел, пытаясь оправдать ее в глазах ее же отца. Я не знал языка настолько, чтобы понимать, о чем конкретно шла речь, и не знал законов их страны так досконально, чтобы осознать всю серьезность ее проступка. Наджар велел мне отпустить ее, но я не мог этого сделать и попытался ее защитить. Видит Бог, она была испугана до смерти, она молила меня назвать ее своей. Я так и сделал. — Коннал схватился за голову. — Ее отец ничего не сказал, просто плюнул в ее сторону. Тогда ее братья схватили меня и потащили в тюрьму. Они заставили меня смотреть на то, как отец ее… отрезал ей голову.

— Матерь Божья, только не это!

— Да, он отрезал ей голову у меня на глазах. — Коннал заморгал, стараясь прогнать наваждение, но картина эта все стояла у него перед глазами. — Я видел всякое на полях сражений, но я ни разу не видел, чтобы молоденькой девушке отрезали голову лишь за то, что она улыбнулась мужчине, чуть отодвинув чадру.

Шинид села на кровати, завернувшись в простыню.