Книга Тощие ножки и не только - Том Роббинс

Вскоре к ней снова присоединился Абу.

– Боюсь, Спайк воспринимает демонстрантов слишком близко к сердцу, – произнес он.

– А вас они разве не трогают, мистер Хади? – поинтересовалась Эллен Черри и незаметно подняла к свету свою любопытную левую руку, чтобы проверить, мокры пыльцы или нет.

Разумеется, трогают. Честно говоря, я в ужасе от невежества и страха, которые стоят за таким поведением. И меня волнует вероятность насилия.

Но разница в том, дорогая моя, что я араб, а Спайк – еврей. Да, да! Утверждать, что арабы с евреями братья и сестры, это вовсе не значит утверждать, что они во всем одинаковы. Ведь существуют же у людей расовые различия. Существуют культурные различия, да те же половые! (При слове «половые» Эллен Черри машинально передернулась.) И по-моему, в этих различиях нет ничего плохого. Представить страшно, каким унылым был бы этот мир, если бы вдруг мы все стали одинаковы! Это означало бы конец эволюции! Ее тупик! Быть братьями, жить в мире – для этого вовсе не требуется быть одинаковыми. Скажу больше, для этого вовсе не требуется любить наши различия или восхищаться ими. Но эти различия следует уважать – и быть за них благодарными. Наше сходство дает нам возможность находить общий язык, а различия – проявлять интерес друг к другу. Различия – это то, что придает общению между людьми пикантность, живость, азарт.

И даже если Абу произносил банальности, Эллен Черри было приятно их слушать. Вот если бы мистер Хади мог произносить эти вещи голосом Дядюшки Бадди, подумала Эллен, она последовала бы за ним на край света. А если бы нашелся тот, кому удалось бы соединить содержание речей мистера Хади со стилем преподобного Бадди Вин клера, этот человек наверняка бы смог изобразить убедительное подобие Мессии, пришествия которого с нетерпением ждала толпа наивных душ на улице. Разумеется, такое могло прийти только в пьяную голову, и Эллен Черри была к тому близка.

– И как, по-вашему, демонстранты поведут себя дальше?

– По-моему?

– Нуда, как вы думаете…

Но как мы знаем, локомотив ее мыслей перешел на запасный путь, наверно, затем, чтобы проверить, в порядке ли его взрывоопасный груз. А вот велеречивый товарняк Абу катил себе дальше.

– Среди евреев тоже есть различия, – продолжал мистер Хади. – Было бы ошибкой утверждать, что все евреи скроены одинаково, по одной мерке. И их пресловутое чувство локтя, их солидарность имеет немало исключений. И все же в душе каждого еврея горит свеча. И сколь разными на первый взгляд ни были бы их жизни, каждый еврей, будь то он или она, читает книгу своей жизни при свете этой самой свечи. Спайку больно, когда ему приходится терпеть нападки со стороны других евреев. И пусть он сам это отрицает, наш Спайк, наш Обувной Волчище, я готов поспорить с кем угодно, что эти нападки задевают его за живое, ранят в самое сердце. А вот арабу не привыкать. Мы дрались между собой, сколько себя помним, сколько помнит нас песок в пустыне. Кровная месть, набеги, вражда между кланами – да этого добра у нас больше, чем нефтяных скважин и дромадеров. Арабы воевали между собой гораздо чаще и ожесточеннее, нежели с евреями. Я не удивлюсь, если здесь, на площади рядом с ООН, найдутся арабы, которые мечтают сделать из меня леденец. Непонятно? Надеть на палку мою голову.

Абу умолк и обменялся с Эллен Черри быстрыми взглядами. И тот, и другая пытались отвлечь себя – увы, тщетно – от малоприятного мысленного зрелища – надетой на палку, словно печеная картошка, темноволосой головы Абу.

– Вы художница, – в конце концов возобновил их беседу Абу.

Ага, он сменил тему, подумала про себя Эллен Черри. Снова перевел ее на интерьер. Но боюсь, в этом я ничем ему не смогу помочь. Ему не понять, какие картины я сейчас пишу. Да мне самой почти ничего не понятно.

– Вы художница. И вы наверняка знаете эту большую картину в музее, кисти, ну этого самого, как его, Руссо. Она еще называется «Спящая цыганка».

– Еще бы! Конечно, знаю. Это ведь знаменитая картина.

– Так вот, ее следовало бы назвать «Спящий араб», картину эту. Араб лежит в пустыне, дремлет под сумасшедшей арабской луной. К арабу принюхивается лев, но араб его не боится. Он продолжает предаваться сновидениям. На заднем плане виднеется река. Я думаю, эта река и есть сон араба. Возможно, что лев – это тоже сон: если приглядеться, можно обнаружить, что его лапы не оставляют на песке никаких следов. Как бы то ни было, эта картина – точный и правдивый портрет натуры араба. Вот он перед нами – свирепый и свободный, не ведающий страха, он не боится спать прямо под звездным небом. Но он грезит. Он всегда спит и видит воду. Он спит и видит опасность, даже когда настоящей опасности нет и в помине, лишь бы только показать миру свое бесстрашие. Арабы живут в мире своих фантазий. Мы – непрактичный народ в отличие от евреев. Евреи любят доводить все до конца. Арабы же живут своими мечтами – и ведут беседы с луной. Но, моя дорогая Эллен Черри, что еще прекрасного в картине Руссо? Вы можете мне сказать?

– Что еще? На той картине? Дайте подумать. Ага, если не ошибаюсь, там есть какой-то кувшин…

– Верно. Кувшин с водой. А что еще?

– Од ну минуточку…

– Музыкальный инструмент. Я верно говорю? Что-то вроде мандолины или того, что греки называют «бузуки». А это говорит еще кое-что про нашего араба. Открывает нам еще одну сторону его натуры. Мы не можем без музыки. Мы любим музыку, музыку звезд. Но также и арифметику звезд. И то, и другое – арабское изобретение. Вы когда-нибудь задумывались об этом? Было время, когда арабы задавали тон в искусстве и науке. Наша архитектура была прекрасной и самобытной. Мы изобрели астрономию, современную математику, картографию, судостроение, парфюмерию. Я мог бы перечислять до бесконечности. У нас древняя литературная традиция. В восьмом, девятом, десятом столетиях, когда Европа еще только-только пробуждалась от Темных веков, когда она только-только начинала стряхивать с себя невежество, нищету и варварство, в арабских странах царил дух просвещенности. Тогда арабский мир был богатым, образованным и на свой, несколько горячий, мечтательный лад уточенным.

Но что же произошло? А то, дорогая моя, что нам нанесли небольшой визит крестоносцы. Вернее, нагрянули к нам без всякого приглашения. Христианские рыцари Европы. И принялись резать всех подряд – мужчин, женщин, детей. Кстати, должен заметить, не только арабов, но и евреев, то есть всех нехристиан. Крестоносцы уничтожили всю интеллектуальную и научную жизнь западной Азии и северной Африки. Они предали огню самую большую, самую богатую и полную библиотеку в мире, великую библиотеку в Триполи; они превратили в руины десятки культурных и научных центров тогдашнего мира. Какая трагедия! Какой урон для всего человечества!

Абу перегнулся через столик, через бамбуковые подносы, через бамбуковые кольца для салфеток, через украшенные изображениями лотоса льняные салфетки, увидев которые Спайк задал вполне резонный вопрос; почему в таком случае их ресторан не снабдили также китайскими палочками для еды. Абу вытянул шею до тех пор, пока его рубильник, пока его красный шнобель, это мясистое воплощение разукрашенного посоха, не оказался в считанных миллиметрах от носика Эллен Черри. И словно почувствовав, как метроном в ее трусиках тотчас затикал громче, отсчитывая ритм, отсчитывая эстрогенный ритм, отсчитывая извечный ритм женского плодородия, его губы приоткрылись и… Он заговорил, причем своим обычным спокойным тоном.