Книга Золото Иссык-Куля - Виктор Кадыров

– Посмотрите, вот тут мне пытались отрубить голову шашкой. Ну, ухо трудно не заметить. А вот под бородой шрам – удар той же шашкой, который разломил мою левую челюсть напополам. На голове несколько шрамов – череп мой был расколот как орех. Но вы спросите, как я смог выжить после стольких страшных ранений? Это отнюдь не короткая история. Если вы готовы слушать, я вкратце поведаю ее вам.

Стрижевский испросил разрешения закурить трубку и приготовился слушать рассказ Северцова.

Тот на секунду задумался, устремив на слушателя свой бычий взор поверх круглых очков, и начал:

– Во–первых, вам надо понять, почему я оказался там, в азиатских степях. Это не было случайностью. Все в нашей жизни тесно взаимосвязано. Все наши встречи находят отражение в нашей дальнейшей судьбе. Конечно, у меня была склонность к зоологии с детства, но лишь в университете мои учителя смогли направить меня по верной дороге. Михаил Федорович Спасский, хотя и был физиком и метеорологом по образованию, привил мне любовь к географии и геологии. Через него я познакомился с идеями Гумбольдта и Риттера, которые я впоследствии опроверг. С каким упоением и любовью читал Спасский свои лекции! Мы, студенты, обожали его. Но боготворили мы другого преподавателя. Карл Францевич Рулье – вот кто был нашим божеством. Это был гений преподавания, блестящий ученый. Он научил меня философскому осмыслению фактов, оригинальным методам анализа. Его лекции студенты слушали, затаив дыхания, боясь нарушить ту атмосферу высокого духа, которая возникала в аудитории. Порой наши лекции проходили под сводами кофейни Печкина на Тверском бульваре. Не найдя нашего лектора в залах университета, мы шли на его поиски и часто заставали в этом питейном заведении с кружкой пива и трубкой в руках. И так как аудитория была в сборе, Рулье тут же и начинал свою лекцию, и всегда это было так замечательно и талантливо. Он направил мои первые научные шаги. Рулье был моим оппонентом на защите магистерской диссертации. На сбор информации и написание диссертации ушло девять лет, но моя работа стала новым словом в биологии. Именно Рулье побуждал меня искать связи в биологии, географии и климате. Жаль, что он умер молодым. Наука потеряла в нем настоящего гения.

В студенческие годы я познакомился с Григорием Силычем Карелиным – знаменитым натуралистом и исследователем Средней Азии. Он–то и заразил меня страстью к Азии. То, что он рассказывал о своих путешествиях, снилось мне во сне. Я бредил Азией. Она представлялась мне какой–то идеальной дикой страной, раем диких животных. Я рвался туда. Хотя мне было восемнадцать лет, а Григорию Силычу более сорока четырех, нас объединяла одна страсть – желание путешествовать и изучать мир диких зверей. Я умолял Карелина взять меня с собой в следующую экспедицию.

Григорий Силыч был человеком удивительной судьбы. Двадцатилетним юношей он был отчислен из университета за карикатуру на Аракчеева и сослан в Оренбургскую крепость прапорщиком артиллерии. Но это не заслонило от него науку. Карелин занимался исследованием природы, сбором коллекций. Ему повезло. В 1822 году в составе конвоя Григорий Силыч сопровождал археологическую экспедицию Свиньина по Сибири, участвовал в путешествии Берга в Киргизские степи. Вскоре Карелину и самому доверили руководство несколькими экспедициями. Он исследовал побережье Каспийского моря, изучал Восточный Казахстан, Алтай и Саяны. Григорий Силыч не только блестяще справился с поставленными задачами, но и снискал известность как замечательный ученый. Он рассказал мне о таинственной горной системе – Тянь–Шане, который сделался моей заветной мечтой. Карелин собрал уникальные коллекции животного и растительного мира, подготовил к печати научные отчеты о своих путешествиях. Весь просвещенный свет России с нетерпением ожидал их публикации. Но случилось непредвиденное. Все погибло во время большого пожара в Гурьеве в 1872 году. Несчастный Григорий Силыч не выдержал такого удара. Он умер от разрыва сердца…

Северцов выдержал паузу, опять в упор глядя на Стрижевского. Тот, пуская клубы дыма из своей элегантной трубки, кивнул головой в знак внимания. Рассказ Николая Алексеевича трогал какие–то скрытые струны в его душе. Где–то далеко, далеко за горами ему грезилась Великая Тайна. Чтобы достичь ее, надо преодолеть бездонные пропасти, острые снеговые пики, пройти невредимым мимо орд диких и свирепых народов, готовых разорвать вас на куски. И существовали люди, готовые на лишения и испытания, решившиеся дойти до этой Великой Тайны, отказавшиеся от всего того, что составляет сущность его, Василия Михайловича, жизни. Это было страшно и непонятно. Стрижевский хотел разобраться в своих чувствах.

– После успешной защиты магистерской диссертации, – продолжал рассказ Северцов, – я получил приглашение Императорского Географического общества возглавить экспедицию к Сырдарье. В ней участвовало только трое ученых: я, в качестве зоолога, Борщов – ботаник и топограф Алексеев. У нас было несколько препараторов. Рассчитана была экспедиция на два года – 1857 и 1858.

Как раз перед путешествием мне довелось беседовать с одним офицером, недавно вернувшимся из Семиречья. Он так восторженно описывал красоты природы вокруг Сырдарьи, что я вспыхнул новой усиленной страстью к Азии. Офицер вдохновенно описывал обилие птиц, зверей, наполняющих густые прибрежные заросли. Я его слушал и радовался, что еду в этот земной рай для натуралиста. К великой реке мы добрались лишь в ноябре 1857 года. Представьте себе, Василий Михайлович, мое разочарование. Этот рай натуралиста был похож на мои мечты, которые рождались в моей голове, как уксус на колесо! Обширные безводные пространства, лишенные какой–либо растительности, голые кустарники по берегам закованной в лед реки. Но коллекции я собрал богатые!

Зиму мы переждали в форте Перовском. И лишь в середине апреля нам удалось пройти вверх по Сырдарье. Вы меня извините, Василий Михайлович, если я рассказываю излишне подробно. Но я хочу, чтобы вы поняли, какие мысли и стремления мной владели в то время. Кроме того, как вы, наверное, помните, в январе 1858 года умер мой отец Алексей Петрович. Мне пришлось покинуть форт и добираться до Воронежа, где жили мои родители. Вернулся я лишь в феврале.

Надо сказать, что форт Перовский находился вблизи с границей Кокандского ханства. Местные жители–казахи подвергались постоянным нападениям кокандских отрядов. Путешествовать в степи было небезопасно. В моем отряде было восемь казаков и два охотника.

Однажды, а именно 26 апреля, я поехал на озеро Джарты–куль с препаратором, в сопровождении трех казаков и двух проводников. Мы охотились и пополняли наши коллекции.

И вот около берега озера мы заметили двух козлят. У нас в головах зародилась жестокая идея – дождаться прихода матки и подстрелить ее для коллекции. Мы с Гурьяновым, моим препаратором, залегли в засаду. Но мы не долго там были, прискакали проводники и объявили, что на нас двигается шайка кокандцев. Я послал проводников в лагерь за помощью. Сами же мы приготовились отбить нападение.

Кокандцы налетели как вихрь. Гурьянов был ранен, и я приказал ему спрятаться в зарослях. Казаки спешно ускакали прочь, и я остался с противником один на один. Я хотел было последовать за казаками, но впереди и сзади были кокандцы. Один из них догнал мою лошадь и ранил меня пикой. Вот тут мной овладела злоба пойманного волка, кусающего своих ловцов с яростью безнадежного отчаяния. Я уже не надеялся спастись и решил не достаться им даром. Я хорошо стрелял и послал пулю в своего противника. Он упал мертвым поперек дороги, а его конь помчался дальше без седока. Труп кокандца тут же сыграл злую шутку со мной, моя лошадь споткнулась перед ним и я, обернувшись, для следующего выстрела был пронзен пикой в грудь. Неудачно досланная в ствол пуля разорвала ствол моего ружья, а сам я полетел наземь. Рассвирепевший кокандец нанес мне несколько ударов шашкой по голове. Расколол скулу, разбил череп и принялся отсекать голову ударами по шее. Его подоспевшие товарищи спасли мне жизнь. Они решили взять за меня выкуп и сохранили жизнь. Меня, израненного, потащили на аркане по земле вслед за конем. Но, видя, что живым они пленника не довезут до своего лагеря, вскоре привязали к седлу лошади и привезли в Джаны–Курган. Потом меня доставили в город Туркестан.