Книга Свобода - Михаил Бутов

— У нас грандиозные планы, — сказал он, провожая меня к лифту, — книжные серии, иллюстрированный журнал. Сам я уже не смогу обрабатывать всю графику и макетировать каждый выпуск. Моя задача — общая идея, концепция, отдельные обложки… Мне нужны люди. Здесь не обязательно быть профессиональным художником — это не карандаш, не кисти. Просто иметь вкус и кое-какие знания.

Ты ведь разбираешься в фотографии. И работал в редакции, так что в целом кухня тебе знакома. Смотри. Азам я бы обучил тебя за неделю, а там — постигай на практике. Все так начинают…

Зарплата достойная. Не хватит — наберешь левых заказов, халтура всегда найдется. Ну, распорядок… Да нет никакого распорядка.

Хоть ночью являйся. У тебя материал, у тебя срок сдачи — остальное меня не касается. Поверь, хорошая атмосфера, нормальные ребята…

Мое тонкое чутье на судьбу включилось сразу же, с первых его слов, за которыми я моментально уловил не обыкновенные для всего, бывшего со мной в эти месяцы, ненатуральность и пустоту, а наконец-то долгожданную достоверность. Вот оно. Он делал мне предложение по всем параметрам почти идеальное. Мог бы взять доку, специалиста, но зовет меня — великая штука старое приятельство. Вот и конец моей странной зависимости от непутевого друга, чужих долгов, антарктических экспедиций…

Только чего-то тут не хватало. И лифт еще не успел добраться к нам на девятый этаж, как я уже знал — чего. Я должен был испытать освобождение, что ли, облегчение… Но я не испытывал облегчения.

Лифт перехватили этажом ниже. Хозяин ткнул кулаком в кнопку. Он деликатно молчал. Ждал, пока я отвечу.

Я одернул себя: стоп, не смей. Там — ничего, пшик. Ничего недовоплотившегося, под чем было бы жаль подвести черту. Это мерещится, этого нельзя брать в расчет. Это отброшенная во мне тень слишком долгой неудачи. Может быть, завтра, может, через час, через пять минут я опомнюсь — а скороспелый гордый выбор уже не получится переиграть. Никогда не выходило.

Стараясь не дать повода принять это за вежливую форму отказа, я попытался объяснить ему, что не хотел бы решать прямо сейчас, в данную минуту. Спросил, терпит ли время. Он пожал плечами: о чем тут думать? — но вроде бы понял правильно. Сказал, что может держать для меня место до первых чисел марта. Но определенно не дольше.

Домой я вернулся пешком. Я надеялся, что прогулка позволит мне сконцентрироваться, навести в голове порядок, однако мысли разбегались по множеству направлений. Было около десяти вечера.

Еще дворник без шапки колол у подъезда приваренным к лому топором лед, легко отслаивавшийся от асфальта. Благодарный весенний труд. Возле торчал в почерневшем снегу дюралевый скребок. Когда я пробирался, расставив руки и балансируя, по вздыбленным ледовым оковалкам, дворник спросил огня. Он поджег приплюснутую «Астру» и виновато кивнул на осиротевшую лопату:

— Дочка устала. Неважно себя чувствует.

Я расстегнул куртку и выдернул скребок. Примерился. Черенок коротковат — под женщину или подростка.

— Зачем вы? — растерялся дворник. — Не надо…

Да бог разберет зачем. Так. Разогнать кровь по жилам.

Он повторил:

— Не надо… — Но тон уже сползал в безразличие. — А то вроде я вас разжалобил…

И спешно отошел, подчеркивая дистанцией: я развлекаюсь по собственному почину и он ни при чем. Мы молча работали вдвоем: он колол у самой дороги, я с другой стороны энергично подгребал и отбрасывал за сугробы. Меня хватило на четверть часа: скоро у основания пальцев на отвыкших ладонях стала слезать кожа.

В кухне на столе я обнаружил бутерброд с колбасой в крафтовом пакете и ящичек из коричневой пластмассы, снабженный брезентовым ремнем для носки, похожий на футляр полевого телефонного аппарата. Ящичек прижимал оторванную полоску газетных полей.

Андрюха писал перьевой ручкой, и чернила на газетной бумаге сильно расплылись: «В четверг с Курского 23.10 Ереван. 8 вагон.

Носков шерст. не найдешь для меня? Четверг завтра. Курский вокзал (дважды подчеркнуто)».

Я отщелкнул крышку и уставился на переключатель шкал, какие-то настройки, стрелочный индикатор с градуировкой «микрорентген-час». Внутри глубокой крышки крепились трубчатые секции и датчик со шнуром. Я свинтил из них штангу и состыковал разъемы, как было указано в открывшейся под трубками инструкции на металлической табличке. Стрелка явила признаки жизни. В сборе все это напоминало миноискатель.

Из любопытства и для тренировки я предпринял несколько измерений. Установил, что в прихожей и ванной фонит приблизительно одинаково и вдвое меньше, чем в том углу, где холодильник (вспомнились белые тараканы). Что самая чистая точка в квартире — на середине пути от письменного стола к кровати.

Шаг за шагом я совершенно погрузился в исследования (хотя действовал вполне сомнамбулически), даже попробовал выудить из дальней памяти санитарные нормы, которые зубрил в институте, готовясь к экзамену по гражданской обороне. Пока до меня не дошло: показаниям нельзя доверять, ибо снимаются они по младшей шкале и в секторе, ближнем к нулю, — а в таком режиме любой прибор, как правило, забывает, к чему предназначен, и начинает ловить фантомаса.

От возни с радиометром меня отвлек телефон. Я помедлил: поднимать — не поднимать? Простенькое бытовое ясновидение — я сразу догадался, кого услышу.

— Нам полезно было отдохнуть друг от друга, — сказала она. — Но пора, наверное, поговорить?

— Тебе не кажется, что поздновато? — спросил я.

Она засмеялась:

— Нет, ты уникальный все же бегемот. Звонит женщина, ночью, тайком от мужа, с ясными намерениями, которые вообще-то мужчин вдохновляют. А он — поздновато! Давно ли? Ты что, начал вставать по утрам? На службу устроился?

Сущий талант у нее: что угодно перетолкует в благоприятном для себя ключе. Мысли не допускает, что с ней могут обойтись резко.

Я перечитал записку. На животе у меня болтался радиометр.

Неожиданный оборот…

— Лучше завтра побеседуем, — сказал я. — Ты дома?

— Дома. Мужа нет. Сосед учит его по ночам машину водить.

— А который час?

— Полдвенадцатого, двенадцать… Куда ты торопишься?

Не в Андрюхином стиле возобновлять уже не задавшийся однажды розыгрыш. Выглядит так, будто мы правда уезжаем. Тогда мне уйму всего предстоит еще переделать.

— На кухню, — соврал я. — Ужин грею. Сгорит ведь ужин.

— Точно, — вздохнула она, — бегемот. За что мне такая доля?

Кто бы спорил — доля незавидная. Тем не менее завтра она собралась ко мне. Ее подруга подрядилась шить концертные костюмы какому-то казачьему коллективу и зовет ее в компаньонки. Она должна получить выкройки. Возможно, она зайдет днем, а отсюда направится к подруге. Но если сосед будет занят, а муж, соответственно, свободен, если муж согласится уложить ребенка спать — она объяснит ему, что работа не ждет, что казаки доплачивают за срочность, поэтому ей необходимо у подруги остаться. И приедет ко мне ночевать.