Книга Все могу - Инна Харитонова

Беда была еще и в том, что Зиночка сама нет-нет да и припоминала материны соображения. Пользовалась она ими редко, но в зеркало, вернувшись, смотрела. Три раза, увидев на путях мертвого голубя или собаку, плевала. По воскресеньям не шила и не мылась. Мать Зину специально всему не учила, не науськивала. Понимала, что для жизни такие познания только помеха. Но с собой поделать ничего не могла и поминала недобрым словом собственную мать, пугалась и неслась за три километра и три поля в церковь по дороге, по которой еще давно фашисты вели Зою Космодемьянскую. Возвращалась тихая, звала Зину, гладила дочь по волосам.

А Зина уже сама кое-чего знала. Еще в детском саду научили ее мальчишки отрывать от сигаретных коробок маленький такой квадратик, где мелко стояла цифра 20. Квадратик этот следовало закопать в ямку под березой, посидеть на ямке чуть-чуть, и тогда, как говорили мальчишки, не вырастет лишних пальцев, а будет только десять на руках и десять на ногах. Зина так боялась уродства, что бегала по деревне, заглядывая под каждый куст, и искала сигаретные коробки, правда, попадались подходящие редко, все больше были папиросные, без крышечки, а значит, и без квадратика с циферкой на торце сгиба.

В общем, просидела дома Зиночка городского жениха. Других же больше не попадалось. На кондитерской фабрике, куда послало Зину распределение, не то чтобы женихов, а даже мужиков-то толком не было. Со всем подряд бабы управлялись: и тяжеленные баки с глазурью по парам таскали, и мешки с мукой, и какао. Надорвала Зиночка на кондитерке здоровье. И отъела до невозможности и без того круглое лицо коричневой массой для пирожного «Картошка», которую возила домой пакетами, и вечерами под программу «Время» лепила из нее брусочки, кружочки, квадратики; раскладывала узором по блюду и вместе с матерью ела.

Располнела и расплылась Зина вширь, не влезая уже ни в одну из своих цветочных оборок, ходила отовариваться в магазин для полных, чего сильно стеснялась, но есть так и не перестала.

Только однажды, когда сменщица предложила Зиночке уступить по сходной цене зимнее пальто, Зина есть остановилась, сев на диету из журнала. Пальто было шикарным, не чета тем, что висели в магазинах для полных. Песочное, на теплой подстежке, с провисшим хлястиком на заду и, что больше всего воодушевило Зину, с жирной лисой на воротнике, которая, обогнув шею, полежав на груди, заканчивалась где-то на пупке, усиливая богатое впечатление.

– Как Шаляпин, – сказала мать. Но Зиночка знала, что пальто ее необыкновенно украшает, поэтому заняла денег, выкупила-таки лису на драпе и стала худеть, чтобы не расставлять пуговицы и не нарушать, как велела мать, «лекала».

Вещь оказалась для Зины счастливой. Бывают ведь такие у каждого. Как надела Зина по первому морозу пальто, как пошла на автобус, тут же остановилась рядом с ней машина, высунулся из кабины мужчина и предложил Зину подвезти. Ехал он в другую сторону, но Зина не отказалась. Решила – все равно поеду мимо следующей станции, там и сяду на электричку. На следующей станции следующая электричка не останавливалась, и Зина опоздала на работу.

Мужчина же из машины ей понравился. Работал он шофером у сельсоветовского председателя. Был, правда, женат, но подкупил Зину тем, что называл ее протяжно и громко «Зинаида» и говорил, что от нее пахнет пионерским лагерем. Зиночка в лагерь ни разу не ездила, а потому не понимала, хорошо пахнет или нет. Девочки на работе еще больше ее путали, вспоминая, что в лагере пахнет хлоркой, крашеными стенами, булками, кефиром, половыми тряпками, а одна даже сказала, что писаными простынями, чем неслабо озадачила Зину.

– Дом, Зинаида, у тебя слабый, будто из апельсиновых ящиков сложенный, – ругал Зину сельсоветовский шофер, а она вяло оправдывалась:

– Так откуда же дому взяться-то, раньше и такого не было.

– Поправим мы по весне тебе дом, Зинаида, – по-хозяйски уверял шофер. Зиночка радовалась, вся расцветала, лучилась, отчего рыжие ее волосы вбирали все редкое зимнее солнце и переливались. Не брала в профкоме бесплатных билетов в театр и цирк, а спешила домой. Ждала, когда приедет.

Мать Зину не останавливала, знала из своего опыта, даже соседкам говорила, что «нагулять от кого-то уже давно пора бы». Но до этого не дошло. Шофер поездил-поездил, а после Нового года пропал, не оставив после себя ничего, кроме старых сломанных телевизоров – откуда только брал? – которые привозил и сваливал во дворе, поучая Зину:

– Приедет вторсырьевщик, ты ему их отдай, только денег не бери. Скажи, на брус поменяю. Он подумает и согласится. Больно уж он любит железки все эти раскручивать. А у него отец на лесопилке, так что поторгуется, но брус тебе привезет. Только на бревна-карандаши не соглашайся, брус требуй. Поняла меня?

Зина понимала то, что ей хотелось понять, что ее любят и о ней заботятся. Про брус она даже не думала, тем более что вторсырьевщик все не ехал. Не было и сельсоветовского шофера. Уже и пальто убрали, обложив от моли мылом, и отсеялись весной, и первой редиской в День Победы закусили, а он все не появлялся, глуша мотор возле забора. Зиночка печалилась и часто плакала. Выводя на торте «Журавушка» журавля, получался он у нее с поникшей шеей. Цветы на «Киевском» и того хуже, как вялые. Только «Полет» – бесформенная куча безе – выходил вроде как по ГОСТу.

Зиночку пожалели и дали путевку в Железноводск.

– Ехай, Зина, ехай. Можа, найдешь себе кого, – наставляла Зину мать, заворачивая дочкины туфли в газетку.

В железноводском санатории у Зины обнаружили сахарный диабет, ту его скверную разновидность, при которой работать сложно и дают инвалидность, пенсию и провожают сочувственным взглядом. Так Зиночка Митина превратилась в надомницу.

Раз в неделю ездила она в город, брала материал в три объемные сетки, заходила в гастроном за колбасой и сосисками, в «Диету» за соевыми батончиками и фруктозой и в первой после обеденного перерыва электричке тряслась обратно.

Лиса на пальто уже давно поредела, ткань на рукавах обтрепалась, а сама Зиночка приобрела с болезнью густой пятнистый румянец щек.

Какая-то злая насмешка судьбы для двух не бывших никогда замужем женщин случилась в том, что занимались Митины производством тканых цветов для свадеб.

Трафареты, железные штыри, которые следовало греть на газу и придавать ими форму тканым листочкам и лепесткам, брались в руки после обеда, когда Зиночка, наконец проснувшись, заканчивала все домашние дела, вроде готовки и уборки. Садилась около окна, разложив по столу белые лоскуты, узкие кружева, перламутровые бусины, атласные ленты и ивановскую тесьму. Мать отвечала за твердость ткани, Зина за итоговую композицию, в которой у нее после тысячи сделанных кремовых роз на тортах был какой-то тренировочный опыт. Зину «в фирме» ценили за «живость и аккуратность продукции».

Веночки, бутоньерки, гирлянды на платья собирались из нескольких видов цветов, образцы которых висели на стене, и каждый цветок имел свой трафарет. Лучше всего Зиночке удавались незабудки на шляпки и хризантемы в петлицу костюма жениха.