Книга Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник - Юрий Вяземский

— Понимаешь, что это значит?! — воскликнул Фаддей, непонятно к кому обращаясь — Филиппу или Иуде.

Но ни один из них не успел откликнуться, так как Фаддей тут же сам подвел итог и дал объяснение:

— Два войска лицом к лицу сошлись для Последней Битвы!

Фаддей вдруг умолк, и блеск в его глазах стал постепенно угасать.

— А что будет дальше? — выждав некоторое время, с интересом спросил Иуда.

Фаддей ответил ему неожиданно бодро и весело:

— Дальше я пойду в Город. Ингал не ляжет без меня спать. И Биннуй с Хамоном, наверное, уже давно ждут меня на дороге и сердятся… Спокойной ночи. Побегу. Побегу.

И быстро зашагал в сторону Виффагии.

Филипп с Иудой проводили его взглядом.

— Поразительный человек! — воскликнул Филипп, так яростно вращая глазами, что казалось, они у него вот-вот выпрыгнут из глазниц. — Когда мы только познакомились, он двух слов не мог связать, слушал меня, раскрыв рот, просил дать ему уроки красноречия!.. А ныне обучился, подлец, на мою голову: любого оратора за пояс заткнет, любому греку-философу голову заморочит!

— Он говорит: битва, слава, победа, — как-то растерянно и невпопад отвечал ему Иуда. — А я другие слова слышал от Иисуса, о которых Фаддей или забыл, или, может быть, не слышал их. Например, Иисус уже несколько дней говорит о какой-то горькой чаше, которую Ему скоро придется испить. Когда мы выходили из Ефраима, Иисус сказал, что первосвященники и книжники будут судить сына человеческого, осудят его на смерть, отдадут на поругание и распятие язычникам… Но как можно судить и распять Мессию, который сам пришел на суд и на казнь врагов своих? Как можно предать и умертвить Иисуса, которого мы почитаем за Сына Бога Живого? И как можно называть позорную казнь Битвой, Победой и Славой?.. Я хотел внимательно расспросить его. Но он в самый ответственный момент убежал.

— Сколько я с ним говорил! — воскликнул Филипп. — Сколько пытался объяснить ему! Нет, всё перевернет вверх дном! Напихает разной парфянской чертовщины! Мух и всякой гадости насует!.. Господи, прости это го человека!

Тут оба, Филипп и Иуда, встретились взглядами и только теперь сообразили, что каждый думает и говорит о своем. И первым ответил Филипп:

— Не переживай, Иуда. В любой момент можешь к нему подойти, и он тебе в стихотворных подробностях опишет Последнюю Битву и все ее зороастрийские стадии.

А Иуда сказал:

— Мне всегда казалось, что ты недолюбливаешь Фаддея. Но сейчас я понял, что ты от него в восторге.

— Да, я люблю это чудище! — радостно воскликнул Филипп. — И прежде всего конечно же жалею!.. Ты знаешь, почему он так ждет этой Последней Битвы?

— Не знаю.

— Потому что в самом ее конце, когда все праведники воскреснут, он надеется встретиться со своим сыном. Он мне однажды признался: «Я прижму его к себе. Буду гладить его волосы. Целовать его глаза. Нюхать шею, где так блаженно пахнут младенцы. Я буду плакать от счастья и просить у него прощения… Нет, не буду просить. Ведь зло окончательно исчезнет, и память о нем сотрется. А посреди рая, в светлом блаженстве, о чем можно просить, когда все твои желания, самые заветные, исполняются. И вот, ненаглядный младенец вернулся ко мне радостным и прекрасным отроком… Но, думаю, буду просить и плакать, потому что в его прощении — высшее счастье. И когда простит и когда обниму его — зачем мне тогда рай?..» Так он сказал. И я эти слова до конца своих дней не забуду…

— Бедный человек, — тихо сказал Иуда, глядя вдоль темной дороги в сторону Виффагии. — Страшно подумать: в припадке бешенства убить собственного ребенка.

— Ужас! Нет ничего ужаснее на свете! — в ярости воскликнул Филипп, повернулся и пошел в сторону Вифании, вздрагивая плечами, взмахивая кулаком и скидывая им с лица крупные и яркие слезы.

Иуда печально вздохнул, медленно повернулся и пошел следом за Филиппом.

Глава десятая НОЧНОЕ ЗАСЕДАНИЕ

Третий час третьей стражи

Когда Филипп и Иуда отошли на некоторое расстояние, а Фаддей уже давно скрылся за поворотом, из-за ствола толстой финиковой пальмы возникли и выступили в лунный свет две фигуры. Одна принадлежала тому книжнику, который в пальмовой роще спорил с Фаддеем, а второй человек был плечистым и рослым богомольцем. И книжник несколько помедлил возле ствола, а рослый богомолец вышел на дорогу, властно и хищно огляделся по сторонам, после чего вернулся к книжнику, встал у того за спиной, и они вместе вышли на дорогу и пошли за Фаддеем в сторону Виффагии, причем рослый шагал так, что заслонял телом своего спутника от яркого лунного света.

Они и двадцати шагов не успели сделать, когда с другой стороны дороги из-под кустов метнулась вбок и вверх широкая тень, которая, сверкнув над освещенной дорогой стальными перьями и желтым клювом, дорвалась в пятнистую пальмовую тень и устремилась на север, так низко летя над землей, что невозможно было определить, какая это птица и птица ли вообще.

Долетев до Иерихонской дороги, крылатая тень повернула в юго-западном направлении и сперва с севера, а затем с запада стала огибать Масличную гору, быстро и бесшумно пронзая клубящуюся темноту между деревьями. Но над Гефсиманским садом она сделала сначала один круг, затем второй, потом третий и с каждым кругом все выше поднималась вверх, отдаляясь от земли и приближаясь к лунному свету, пока не осветила себя полностью. И сразу стало видно, что это не филин, а какой-то странный стервятник, летающий по ночам.

Совершив третий круг над Гефсиманией, птица спикировала к Кедрону и над потоком полетела на юг, едва не касаясь перьями журчащей воды.

Между Конскими и Шеллекетскими воротами, лишь раз взмахнув мощными крыльями, птица перенесла себя через городскую стену, пролетела над опустелым южным базаром, над греческим кварталом, бодрствующим и шумным даже в третью ночную стражу, над тесными и кривыми улочками Нижнего города.

Немного не долетев до Силоамского источника, она завалилась на правый бок и упала в одну из улиц, во двор одного из домов, окруженного серой глухой стеной. И тут, во дворе, слившись с землей, стала камнем, у которого, однако, в темноте белым огнем светились почти человеческие глаза.

Стена была высокой, и вдоль нее с внутренней стороны плотным строем росли длинные и ветвистые деревья. Так что лунному свету, для того чтобы попасть во двор, приходилось преодолевать тройное препятствие: сначала обтекать Масличную гору, затем перепрыгивать через стену и проскальзывать между ветвями и листьями. От всего этого свет рассеивался и смешивался с многочисленными тенями. Лишь в одном из углов двора, самом дальнем от входа, он необъяснимо концентрировался и фокусировался, упираясь в землю. И в этом сгустке желтого света рдело и будто пенилось от ночных теней что-то темное и живое. Похоже, на этом месте недавно зарезали большую домашнюю птицу или зарубили небольшое животное. И не с первого раза удалось причинить смерть, потому что крови вытекло много и осталось несколько не то перьев, не то обрывков кожи, не то кусочков плоти.