Книга Спецназ. Любите нас, пока мы живы - Виталий Носков

Три дня назад по прохладному застекленному переходу Центрального госпиталя МВД меня везли на колясочке, а теперь я сам иду за спиной хирурга подполковника внутренней службы Козловского, пусть пошатываясь, желто-зеленый, изможденный болезнью, но — сам! Я даже любуюсь на утренний, еще не растаявший снег, а потом спохватываюсь и стараюсь не отстать от своего спасителя.

Он ведет меня на томограф, чтобы разобраться: почему я, удачно им прооперированный, с залеченной правосторонней пневмонией, никак не поправляюсь. Температура аж под 39 градусов. У меня плохи дела с кровью, с иммунной системой.

Мой доктор, Козловский Юрий Тимофеевич, умен и высокопрофессионален. Я ему доверяю. Он сказал: «Ты должен мне помочь. Наблюдай за собой»… И вот, ведомый моим лечащим врачом — подполковником, я иду, чтобы найти подтверждение выводу, который я сделал сам: «Я болен войной. Она в каждой клеточке моего тела. Я отравлен ею. Я тяжело ранен августовской сдачей Грозного. Каждую ночь, когда в Центральном госпитале МВД затихает жизнь, я думаю о своих погибших товарищах. У меня нет слез. Есть только вулканирующая температура тела — это в моем организме бушует неизжитая боль».

Еще до операции я пытался поговорить с Юрием Тимофеевичем Козловским о его медицинской работе в Чечне. Он отмалчивался, даже недоумевал — зачем мне это? Но дело в том, что пишущий человек всегда на работе. Наверное, я был легок в вопросах, а может, хирурги на первом этапе специально не знакомятся с пациентами поближе. Чтобы спокойнее работать скальпелем.

Я догадываюсь, каких хлопот стоил боевому хирургу. Ведь я «упал» на ровном месте. Упал под грузом пережитого.

После в ординаторской очень милая женщина-врач говорила мне, что все это время доктора не узнавали своего фронтового коллегу Козловского — так он волновался обо мне. А я о нем.

В Чечне нам не довелось встретиться, а во 2-й хирургии пришлось. Малопомалу, ища пути к моему выздоровлению, мы разговорились.

Подполковник Юрий Тимофеевич Козловский сто сорок суток отработал во Владикавказе, более ста суток в Чечне, где он вел дневник, фиксируя там информацию о характере ранений, травм, болезней.

Сама его дорога по жизни: Краснодарский медицинский институт, Новгородская область, Ленинград, Москва, далее — «горячие точки».

Хирург экстра-класса, он спаситель многих. Я был просто одним из тысяч его пациентов, кому повезло встретить его на пути.

Когда он был командирован в Грозный, в Главное управление объединённого штаба МВД России (ГУОШ), к нему, хирургу, шли и шли грозненцы: чеченки и русские — лечить детей, спасать стариков.

После исследования на томографе мы с подполковником Козловским возвращаемся во 2-ю хирургию повеселевшими. По дороге он сообщает, что назначает мне очистку крови. И через час с небольшим, после подключения к специальному аппарату, у меня начинают быстро прибывать силы. Оказывается, хранительница памяти не только душа, но и кровь. Как только она обновилась, со мной произошло что-то очень хорошее, доброе. Ощущение было, словно ночные шторы раздвинулись, и я увидел солнце нового дня — дня моего выздоровления и надежд.

II.

Майор милиции Борис Андреев — врач и одновременно боец СОБРа Главного управления по борьбе с организованной преступностью. По сигналу тревоги он хватает сконструированный им из камуфлированной ткани «гренадерский», напоминающий войну 1812 года ранец с медицинскими принадлежностями и занимает свое место в машине или БТРе.

Борис Владимирович Андреев как врач может многое. Он военный хирург, заслуженно ставший спецназовцем.

В январе 1995 года, когда он был командирован на войну как работник Главного медицинского управления МВД России, вместе с коллегой из Центрального госпиталя МВД Сергеем Сугробовым они организовали в Грозном, на молочном заводе первую в группировке операционно-перевязочную.

Из горящего города с фотокорреспондентом московской газеты Борис Андреев сумел передать жене записку: «Устроились мы хорошо. Помещение теплое. Работа нормальная».

В кровавом январском аду под обстрелами боевиков Борис отработал 22 суток, пока сам не был ранен в левое плечо осколком чеченской мины. Сбылся сон, который он видел перед отправкой в Чечню, столь яркий, что, проснувшись, он тогда ощупал свою руку и сказал себе, как ясновидящий, что если ранит, то только в мягкие ткани. Так и получилось. Еще один осколок пробил два стальных листа сферы, благополучно застряв в третьем. Сейчас он хранится дома в пластмассовой бутылочке из-под лекарства.

А было так. На блокпосту показалось, что сработала растяжка. Несколько бойцов выскочили убедиться. Но это начал работу чеченский миномет, закрепленный в «КамАЗе». Майор Борис Андреев, отдав команду срочно вернуться, стал пропускать бойцов в помещение и закрыл собой вход в него, когда прозвучал новый взрыв. Бориса спасли бронежилет и сфера.

Когда мы год назад встретились, слушая его рассказ о работе в Грозном, мне почти сразу подумалось, что мы давно знакомы. Я долго рылся в памяти: откуда я знаю Бориса? Потом осенило.

— Твоего товарища по операционной в Грозном зовут Сергеем? — спросил я.

— Да, — ответил майор Андреев.

— А вы знаете, что ростовский собровец Петр Доценко написал о вас песню?

— Нет.

— Есть такая… Очень известная среди тех, кто воевал в Чечне. Начинается она так: «Маленькая комнатка. Стол покрыт фольгой. На столе опять кого-то режут. Это ведь меня. Но я же не больной. Просто это я от боли брежу. Два хирурга. Парни возрастом, как я, деловито моют инструменты. Два укола мне. И скальпелем в меня. Ох, и неприятные моменты. Взрыв раздался рядышком. Снова свет погас: «Дай фонарь», — сказал Сергей Борису. Эти операции для них не в первый раз. Видела б меня жена Лариса. Маленькая комнатка. Условий никаких…»

— Да, это о нас, — подумав и наверняка внутренне разволновавшись, сказал майор Борис Андреев и продолжил. — Мы лечили одного офицера СОБРа. Назначили его на эвакуацию, он отказался. Остался в отряде и приезжал к нам на перевязки. Говорил, что напишет о нас песню. А мы пошутили, что, мол, подлечишься и забудешь про врачей, как повсеместно бывает.

— Петр Доценко не только талантливый бард, — сказал я. — Он еще офицер СОБРа, а значит, человек слова.

Эту песню я впервые услышал на собровской кассете в Сибири. Потом познакомился с ее автором в Ростове. Запомнил обстоятельства написания песни. Вслух, говоря с Петей Доценко, помечтал: «Хорошо бы встретиться с твоими героями-хирургами, узнать их фамилии».

Вот такая история о фронтовых хирургах и песне про них, где есть такие замечательные слова: «Чтобы больше не было никакой войны…».

1996 г.

«Собар» — по-чеченски терпение

Свето-шумовую гранату Николай Суханов, офицер челябинского СОБРа, бросил в одиннадцать сорок дня.

Молодой собровец попросил его, ветерана, показать, как обращаться с хитрой, нелюбимой всеми пластиковой «Зарей-1». И случилось то, чему Николай, прошедший Афганистан и Чечню, удивился. Он вдруг понял, что боится этой гранаты.