Книга Владелец кинотеатра - Андрей Быстров

По прямой как стрела лесной дороге летела санная рессорная карета, запряженная вороной тройкой. Кучер нещадно нахлестывал лошадей, и карета мчалась быстрее, как метеор в снежном безмолвии.

В карете, на атласных подушках роскошного дивана, полулежала молодая женщина, закутавшись в шубу из меха русского соболя. Головного убора на ней не было, и с легким покачиванием кареты колыхались ее прекрасные, изумительно густые черные волосы. Время от времени она поднимала голову, рассеянно смотрела в окно. Она была совершенно спокойна, несмотря на то, что карету не сопровождал никакой эскорт; а ведь по ночам, да и днем на этой дороге безобразничали порой лихие люди…

Но у смуглолицей красавицы в соболиной шубе была охрана. Немного поотстав, за каретой бесшумно, как призраки, неслись два белых полярных волка. Их зеленые глаза горели в потоках лунного света.

Кучер, очевидно, хорошо знал, где следует остановиться, потому что без всякого приказа карета пошла медленнее и наконец замерла на краю большой поляны, укрытой нетронутым снегом.

Женщина открыла дверцу и вышла. Волки подбежали к ней, что почему-то ничуть не испугало лошадей, которые даже не шелохнулись. Один из них лизнул ей руку, а она ласково потрепала его по загривку. Так она стояла молча, оберегаемая волками, ничего не говоря ни им, ни кучеру. Она всматривалась в темноту леса, похоже было, что она ждет… И ждать ей пришлось не очень долго.

К неподвижной карете приблизилось странное существо — небольшого роста, сгорбленное, в каком-то криво сидящем облезлом тулупчике.

— Рада видеть тебя, Хранитель Лейе, — сказала Зоя.

Волки приветствовали карлика высокими прыжками. Немой горбун залопотал что-то по-своему. Речь его, если это можно было назвать речью, состояла из повышающегося и понижающегося по тону мычания разной продолжительности, щелкающих звуков и причмокиваний, но Зоя отлично его понимала.

— Ты все сделал правильно, мой друг, — сказала она. — Теперь расскажи мне о Ланге.

Карлик снова залопотал и защелкал.

— Вот как, — Зоя кивнула, и видно было, что она довольна. — Значит, он продолжает свои путешествия в Будущее… Что ж, возлюбленный мой Александр, ты оказался хорошим учеником. Жаль, что тебе так многое предстоит постигать одному… Лейе, теперь о Кордине. Ты узнал, где он спрятал книгу?

Горбун ответил несколькими длинными фразами на своем причудливом языке.

— Вот она где, — задумчиво произнесла Зоя. — Это… Пожалуй, лучшее место, и я бы не придумала такого удачного тайника. Пусть книга там и остается. Мы знаем, где она, а Кордин…

Она умолкла. Лейе вопросительно смотрел на нее снизу вверх.

— Кордин, — продолжала Зоя, — пусть пока веселится. Но не упускай из вида ни его, ни Ланге. Я должна знать все. Полнолуние на исходе. Приближается ночь Унга, и я должна быть у Врат. Сон Хогорта глубок. Нам нужны все ключи, чтобы подготовить пробуждение.

Карлик что-то коротко промычал.

— Ах, когда ? Когда мы разбудим Хогорта? Может быть, еще не скоро, Лейе. Но мы разбудим его и выпустим в этот мир…

Она стояла недвижимо, как изваяние, глядя вдаль поверх головы Лейе. Крошечные голубые молнии струились с ее пальцев на загривок белого волка.

28.

— Уф! — выдохнул Горский, врываясь в кабинет графа Ланге. — Ну и погодка сегодня!

Александр Ланге сидел за столом и что-то писал. Увидев своего друга, энергичного и раскрасневшегося, явно в неплохом настроении, он улыбнулся, отложил перо и встал. Обойдя громадный письменный стол красного дерева, он обнял Горского. При этом писатель едва не выронил довольно толстую синюю папку, которую держал в руках.

— А что с ней такое, с погодой? — поинтересовался Ланге.

— Посмотри в окно! — писатель бросил папку на секретер. — Меня совершенно засыпало снегом, пока я к тебе добирался! Твой лакей меня не узнал! А посему, если ты сейчас же не прикажешь подать мне горячего чаю с ромом, ты есть самый безжалостный инквизитор…

Нажатием кнопки Ланге вызвал служанку и распорядился о чае.

— Как я слышал, твой роман имеет большой успех? Прости великодушно, не успел еще прочесть…

Писатель повалился в глубокое кресло, вытянул ноги к отделанному мрамором камину, где жарко пылал огонь.

— Да, успех, — небрежно обронил он. — В газетах поругивают, но к этому я привык… Пусть ругают, лишь бы не молчали! Главное — как продается, а продается отлично.

— Поздравляю.

— Пустяки, еще одна книжка Аркадия Горского… Расскажи-ка лучше, как идут твои дела с нашим общим другом.

— С Кординым? — Ланге помрачнел. — Пока никак.

— Прямо-таки совсем никак?

— Прошло еще слишком мало времени, Аркадий. Я ведь не могу задавать ему вопросы. Я стараюсь сблизиться с ним, хотя дальше уж, кажется, и некуда… Знаешь, мне не часто приходится общаться с убийцами. Но если бы на моей душе висел такой груз, я вряд ли смог бы вести себя так, как он.

— А как он себя ведет?

— В том-то и дело, что никак. Обыкновенно, будто ничего не случилось. Либо у него поистине дьявольское самообладание, либо он — чудовище, для которого жизнь человека — сущий пустяк.

— Есть и третья возможность, — сказал Горский.

— Какая?

— Ну, мы знаем… Или лучше скажем — уверенно предполагаем, что у него был сообщник. Обстоятельства преступления нам неизвестны. Можно допустить, что Кордин возлагает на сообщника всю вину.

— А… Может быть. Но, все равно… Рано или поздно он сделает ошибку. Любая оговорка, обмолвка… По неосторожности, в запальчивости или в пьяном угаре… И мне этого хватит, пусть только приоткроет дверь, а войти я сумею… Ведь ты мне поможешь?

— Конечно. Но что, если он не сделает такой ошибки?

— Тогда…

— Да, что тогда?

— Тогда я буду действовать по-другому.

Это прозвучало зловеще. Писатель собирался что-то сказать, но тут девушка принесла чай. Пока она разгружала поднос, Горский набивал трубку превосходным голландским табаком из коллекции Ланге. Девушка исчезла, сделав кокетливый книксен. Писатель раскурил трубку и произнес.

— А я сегодня не с пустыми руками, Александр.

— Твоя папка? Я думал, это что-то литературное.

— Помнишь, ты меня спрашивал? Лиджонг, ламаджи…

Весь подавшись вперед, Александр Ланге словно окаменел.

— Тебе удалось выяснить что-то об этом?

— Да, и я на тебя в обиде.

— Почему?

— Потому что ты не был откровенным со мной. Хотел иметь лиджонг в своей оранжерее, да?