Книга Тараканьи бега - Федор Чешко

– Очень-очень медленно встань и выпрямись. Руки, пожалуйста, держи в стороны.

Опять! Господи, второй раз за сутки! Это что, обычай такой на старт-финишерах, или забава народная – «арестуй практиканта»?!

Видеть говорившего Матвей, естественно, не мог; голос казался мягким, вроде бы даже виноватым… И тем не менее, Молчанов решил неизвестному (а неизвестному ли?) говоруну подчиняться… пока.

– Теперь можешь повернуться, – сказал почти виноватый голос после того, как по карманам поднявшегося на ноги Матвея неумело отскользила ощупывающая ладонь. – Только не дергаясь, пожалуйста. Ладно?

Молчанов продолжал подчиняться.

Конечно, самочинным командиром оказался положительный человек Белоножко. Теперь он подпирал стенку возле прикрытого (вероятно, им же) входного люка. Раздвинутая шторка душевой красноречиво свидетельствовала, откуда положительный человек здесь объявился, а засунутая в набедренный карман правая рука старосты объясняла претензии своего владельца на роль хозяина положения. Потому что кроме руки в кармане имелось еще что-то, в этой самой руке вроде бы стиснутое и на Матвея вроде бы направленное.

Оценив ситуацию, лже-Чинарев уселся на койку (Лена не проснулась, но еще сильнее скукожилась – со всеми вытекающими… в смысле, выпирающими последствиями). Потом он длинно и громко зевнул. А потом сказал:

– Хлопанулся ты, Белоноженька. Мы одни, видеть нас никто не может… Так что для прятать стрелялку в кармане у тебя может быть только одна причина: никакой стрелялки у тебя нет. Согласен?

Виталий промолчал. Но руку из кармана вынул. Пустую руку.

– Ну, и давно ты… это?.. – невразумительное движение Матвеева подбородка долженствовало, вероятно, означать кивок в сторону вырубленного гипно. Во всяком случае, Виталий именно так упомянутое движение и расшифровал. И сказал, облизнувшись нервно:

– Давно. Почти сразу же. – Он опять облизнулся. – Так что не бойся, ничего такого с ней не… Спать только будет еще. Но проспится. К вечеру. Завтрашнему. Наверное.

Не отрывая тревожного взгляда от своего собеседника, Белоножко осторожно переместился, шурша спиной по жесткому ворсу стенной псевдоковровой обивки. Переместился, неловко и неудобно присел на краешек стандартного каютного тумбочкостолика. И попросил:

– Ты ручонки все-таки не опускай, держи ладошками кверху…

– А то что? – поинтересовался Матвей, норовя растопыриться на койке пошире (дабы хоть собою прикрыть бесстыдно-соблазнительно выпяченную Леночкину посадочную опору). Как Белоножко ни нервничал, а при виде этого ерзанья ухмыльнулся весьма похабно:

– Не утруждайся, я тут за это время понасмотрелся. А уж наслушался!..

Молчанов нарочито равнодушно предположил:

– Небось, и нащупался… А небось, и не только… Такую-то бессознательность грех упускать, а? Да еще на правах из беды выручальщика… – он коротко зыркнул на прореху в девичьем комбинезоне, – а, староста?

– Опупел?! – Белоножко моментально зарделся. Потом еще сильнее зарделся и выдушил покаянно: – Ну, может, разок только поцеловал… она тогда лежала кверху лицом! – торопливо уточнил он, приметив, что Матвей снова критически рассматривает единственный доступный участок Халэпочкиного тела.

Некоторое время Матвей молча катал по скулам чугунные желваки. Потом, наконец, сказал:

– Ладно. Сколько раз чмокнул, только ли чмокнул – вскрытие покажет. Микрофоны тут мощные, саунд-фильтры чувствительные… Разберемся.

– Разбирайся, – с довольно-таки убедительным равнодушием пожал плечами лучший студент курса. Засим он попробовал сообщить своему лицу мужественное выражение и взять тоном выше:

– А насчет «а то что» – увидишь. Я, конечно, не Геракл древнеегипетский, но…

– Но дурак. – Матвей забросил ногу за ногу, сцепил на колене пальцы и повторил с удовольствием:

– Дурак ты, Милашка-Белоноженька. Ничего ТАКОГО в моих карманах здесь быть не может… как и в твоих. Нештатное оружие на старт-финишере спрятать так же невозможно, как и провезти… э-э-э… упомянутое на оную. Разве что у Изверга бы стрелялку сдемократить – и то сразу такой алярм всторнадится… Да и они у него все персонализированные, небось…

Белоножко пожал плечами, буркнул что-то маловнятное на тему «оружие бывает не только стреляющее-взрывающее-отравляющее», однако настаивать на держании Матвеем ладошек кверху перестал.

Миг-другой полному и безоговорочному воцарению тишины препятствовали только замысловатые рулады спящей Халэпы. Затем Матвей произнес:

– Значит, принятие тобою душа и прочее – это все-таки имитатор…

Сказанное больше смахивало на утверждение, чем на вопрос, но Виталий кивнул.

– И, значит, ты полностью в курсе происходящего, – продолжил свои умозаключения лже-Чинарев.

– Для втихаря подключаться к здешним следилкам не надо быть Чингизханом, – сызнова облизнувшись, сообщил Белоножко.

Матвей насмешливо-вопросительно заломил бровь, и положительный человек заторопился добавить:

– Да я знаю что ты не Чингиз, знаю. Вон оно, подтверждение голопопое, в постельке хрюкает… И, между прочим, это же подтверждение подтверждает: не настолько я сволочь, как тебе кажется. Скажешь, нет?

– Скажу, – выражение Молчановского лица не изменилось, и тон Молчановский продолжал оставаться все таким же полузадумчивым-полунасмешливым, но Виталий отчего-то мгновенно побледнел и взмок. – Скажу, Белоноженька-Белорученька. Потому что на идейного камикадзе ты не похож. Досадный мираж пассиваторного процессора, в результате коего драгоценный староста внезапно отрубается, а там и гибнет, героически захлебнувшись слюнями… Хорошо, это проехало: гипноудар вместо тебя достался твоему вирт-имитатору… Где ж ты, кстати, сам-то был, вот вопрос?.. Только ведь проехавшее – отнюдь не единственный доступный мне сюжет твоего некролога. Инстинкт самосохранения тебе, староста, отнюдь не чужд, как и все человеческое… Вот он и заработал на полную, инстинкт-то. Ленкина каюта для тебя сейчас самое безопасное место – благо, такой удачный случай изобразить спасителя…

Еще с минуту единственным акустическим эффектом в каюте пребывал Леночкин разнузданный храп. Наконец Чинарев-Молчанов сказал задумчиво:

– Вот еще вариант: свернуть тебе шею… не питай иллюзий, это я в момент… и в момент же подчищу запись прослушки: Виталий Белоножко силком влил в пасть… пардон, в ротик несчастной глупышке литр чинзухи, а на меня, сокурсника и друга, ни с того, ни с сего накинулся с табуреткой…

– Здесь нет табуреток, – мрачно перебил «сокурсника и друга» мокрый и бледный кандидат в покойники.

– Хорошо, – согласился Матвей покладисто, – на меня ты накинулся без табуретки, но с воплем… э-э-э… «долой Интерпол, даздравствует Лига!» – устроит? Вот… Ну, приступ спэйсофобии, неприятно, конечно, однако же никто не застрахован… Я, конечно, пытался скрутить и доставить болезного в медицинский отсек… Ну, не сумелось мне… Ну, вывернулся болезный, да бежать, да с разбегу головеночкой возьми и воткнись… Куда бы?.. А, во: в люковой затвор. Годится?