Книга Последняя тайна - Гарри Килворт

— Нет. — Хозяйка сразу погрустнела. — Однажды его увидел человек-охотник.

У Баламута на шее шерсть встала дыбом.

— И?

— И застрелил. Вероятно, он стал воротником на пальто у какого-нибудь состоятельного господина. Или частью его шубы. Мы, соболя, очень высоко ценимся из-за нашего мягкого меха. Людям запретили убивать нас, но среди них попадаются нарушители. Они рискнут чем угодно, только бы заполучить наш мех. — Она погладила свой хвост и горестно вздохнула.

— А мой мех? — спросил Баламут.

Она брезгливо сморщила нос:

— Мех ласки? Вы думаете, хоть кто-нибудь стал бы по своей воле носить эту гадость? Никто его с вас не сдерет, будьте спокойны! На ваш «мех» и смотреть-то противно, не то что притронуться!

— Что ж, премного благодарен! — негодующе ответил Баламут. — Очень вежливо с вашей стороны так отзываться о моем мехе!

— Пожалуйста, — с милой улыбкой ответила она.

Утром гости вышли и сделали прорубь во льду озера. Никнак показала Баламуту, как сделать рыболовный крючок из канцелярской скрепки и привязать его к веревке. Изготовив нехитрое рыболовное снаряжение, все уселись вокруг лунки, опустили крючки в воду и стали ждать. Никнак и Кваквак тотчас же вытащили по рыбке, а приманка Баламута оказалась съеденной, но никакой рыбы на крючке не было. От зависти он чуть не расплакался.

— Почему у вас рыба ловится, а у меня нет? — с обидой спросил Баламут.

— Все дело в сноровке! — объяснила Никнак.

— Надо быть проворнее, — добавил Кваквак.

Баламуту объяснили, когда следует дергать веревку, чтобы крючок впился в губу клюющей рыбы. Баламут последовал совету бывалых рыбаков и вскоре вытащил первую серебристую рыбину.

— Мне это нравится! — возбужденно закричал он. — Эти рыбки очень сильные, правда? Не будешь крепко держать удочку, так они тебя самого затянут в воду! Эй! Эй! Еще одна! Ай да я!

Всю зиму он удил рыбу. Всю зиму он ее ел. Вместе с Квакваком они сделали каноэ из веток и коры и сплели несколько пар мокасин. Когда кончились дрова, Баламут собирал в лесу хворост и отморозил два пальца на задней лапе. Всю зиму он пил какао, запас которого в хижине был, казалось, неисчерпаем. Однако к концу зимы и оно ему смертельно надоело, несмотря на то что Никнак варила его мастерски, с аппетитной пенкой. К весне он уже возненавидел гостеприимную хижину. Баламут начал бредить во сне, днем разражался многословными тирадами по любому случаю, осыпал бранью Никнак и Кваквака, хотя те давно перестали обращать на него внимание, поглощенные друг другом.

С первыми лучами солнца, растопившими снег, однажды утром Баламут оставил их еще спящими и в одиночку ушел в горы.

Квакваку он оставил записку, где, извинившись за неожиданный уход и поблагодарив гарпунера за верную службу, признался, что, как это ни печально, им пора расстаться. Баламут возненавидел своих соседей по хижине. Он изучил малейшие подробности их жизни, начиная с того, как они утром чистят зубы, и кончая тем, как каждый из них подпиливает когти перед сном. Он вздрагивал всякий раз, когда вспоминал о ловле блох втроем. Храп. Чиханье. Сопение. Кашель. Баламут слышал их тысячи раз, и они сводили его с ума. Он знал каждую шерстинку соседей, каждое пятнышко на их носах! Он мог предугадать каждое их движение, каждый жест, каждое словцо, которое они скажут.

«Нет, звери не должны жить в такой тесноте, — размышлял он, с трудом шагая на снегоступах по насту. — Никто не должен до такой степени открываться перед другими. Спасти от этого могут только стены! Стены везде, чтобы не видеть соседей. Вернувшись домой, я предложу запустить в действие программу строительства стен. Чтобы заработать на нее деньги, я организую в Туманном марафон! Я устрою заплыв по реке Бронн. Я проеду на велосипеде весь Поднебесный из конца в конец. Высокие стены — вот спасение! Высокие стены с колючей проволокой наверху. Каждому зверю нужно предоставить отдельное помещение. Раз в месяц, ну может быть, в две недели, каждому будет позволено постучать в дверь соседа и спросить его: „Как поживаешь?“ — но в остальное время все будут держаться особняком и искать счастье в себе самих».

Баламут в одиночку перешел через горы. Он отражал нападения бандитов, пробирался через непроходимые леса и болота, дрался с дикими зверями. Он стал горным лаской, жителем приграничной полосы, охотником (рыбаком, как вы знаете, он уже был), зверем, полагающимся лишь на самого себя, тем, кто может довольствоваться двумя бобами и пятью минутами сна в сутки. К его правой лапе был примотан охотничий нож, глаза превратились в узенькие щелочки, а шерсть огрубела от постоянного пребывания на холоде. Кузен Баламута, достопочтенный Остронюх Серебряк, не узнал бы его.

В конце концов он добрался до золотых приисков. Это был своего рода город, точнее, палаточный лагерь с несколькими деревянными лачугами. Снег уже превратился в грязное месиво, в холодное болото. Обитатели лагеря были в грязи с головы до лап. На всей территории лагеря не оставалось ни одного сухого местечка.

Баламут обратился к первому встречному облезлому, замызганному опоссуму.

— Где я могу найти Джо Уля? — прохрипел он.

Опоссум с уважением посмотрел на грубого горного ласку и указал на одну из лачуг:

— Вон там сидит, сало грызет.

Баламут вошел в хижину. Там вокруг пузатой печки сидела группа зверей. Добрые старые самцы, попивающие нектар и закусывающие салом. В одном из них он узнал горностая Джо Уля.

— Джо! — позвал Баламут. — Я к тебе!

Тот мгновенно выхватил револьвер.

— Нет, не надо, — миролюбиво произнес Баламут. — Я пришел купить у тебя оружие. Но другое.

— Другое оружие? — спросил заинтригованный горностай-изобретатель. — У меня только этот револьвер. Второго нет.

Баламут с недоверием посмотрел на него:

— Но… говорят, ты изобрел чудо-оружие, делающее тысячу выстрелов в минуту. Мне оно нужно, чтобы начать гражданскую войну в Катае. Виверровые рассчитывают на меня, а кроме того, я хочу как следует насолить своему проклятому кузену Нюху. Я хочу, чтобы он подавился собственным хвостом!

Джо Уль сморщил морду в раздумье, и вдруг глаза у него загорелись. Он весело щелкнул зубами.

— Так ты приехал, сюда с Поднебесного? — спросил он.

— Да, проделал огромный путь, — ответил Баламут. — Тысячи километров воды и земли! Посмотри на меня. Я прошел все круги ада. Когда-то я был мягким и добрым. Теперь я сильный, как медведь, и злой, как пума. Я могу одолеть дюжину волков. Я ем сырые яйца со скорлупой. Я сплю в ветвях дерева и зову темноту другом. Все это произошло со мной, потому что я искал тебя здесь, на этой морозной земле.

— Ай да парень! — восхитился один из едоков сала.

Баламут плюнул на лапу и пригладил мех на морде.

— Ну так как насчет оружия?