Книга Легенда о "Ночном дозоре" - Наталья Александрова

Как он и рассчитывал, Катаржина отправилась в душ. Оглядываясь на дверь, он торопливо похватал свою одежду, напялил кое-как. На часах было пять минут девятого – он едва успеет к девяти в монастырь Сан-Марко.

На улице уже стемнело, Старыгин из-за занавески осторожно выглянул – ему показалось, что напротив, возле магазинчика, мелькнула знакомая тень.

Коренастый мужчина с широкими плечами и длинными руками напомнил ему мрачное подземелье Клементинума. Этой самой рукой он так двинул Старыгина в живот, что до сих пор больно дышать. Неужели убийца из Праги, тот, кого Старыгин знает под наверняка вымышленным именем Лойза, уже здесь?

Нет, должно быть, показалось. Тень пропала, возле магазина никого не было.

«У страха глаза велики», – подумал Старыгин и осторожно нажал на ручку двери. Она была заперта. Ну да, Катаржина ее запирала при нем, но вот куда она дела ключ?

Он пошарил на тумбочке, заглянул под кровать. Не могла же она унести его с собой в душ? Драгоценное время уходило. Шум воды в ванной прекратился.

В полном отчаянии Старыгин схватил дамскую сумочку, что валялась на тумбочке. Кошелек, паспорт, губная помада, расческа, пестрый шелковый платок, что повязывала Катаржина в дороге, разные дамские мелочи…

И в самой глубине он увидел яркую пудреницу, покрытую розовой эмалью, на крышке которой был выдавлен цветок с разноцветными лепестками.

«Что это значит? – подумал Старыгин, вертя пеструю безделушку в руках. – Почему она не отдала ее продавцу? И почему обманула меня? Захотела оставить себе? Но даже я, мужчина, не слишком интересующийся женской одеждой и косметикой, понимаю, что детская дешевая штучка не может заинтересовать такую женщину, как Катаржина».

Он открыл пудреницу. Там не было ничего, даже пудры. Старыгин пожал плечами и тут увидел ключ, который лежал, оказывается, на подоконнике. Дверь он открыл без скрипа и сбежал по лестнице, забыв поприветствовать портье.

Мейстеру Рембрандту ван Рейну снился странный и неприятный сон.

Снилось ему, что он идет вдоль одного из амстердамских каналов.

Идет под руку с женщиной, только вот лица этой женщины никак не может разглядеть. То ли это покойная Саския, то ли вдова трубача Гертджи…

Они идут вдоль канала, ни слова не говоря, а навстречу им по одному, по двое проходят те, кого писал мейстер Рембрандт за прошедшие годы – пророк Иеремия с трясущейся седой бородой, апостол Павел в сером грубом рубище, доктор Тюльп в белоснежном кружевном воротнике, с ухоженной бородкой, торговец Николас Рутс в меховой шапке, в пышном воротнике – фрезе, широкоплечий могучий Самсон с коротко и неровно остриженными волосами…

И все они показывают художнику на что-то, плывущее по темной воде канала.

Мейстер Рембрандт подходит к самой воде, склоняется… и видит плывущие мимо него полуувядшие цветы – тюльпаны, лилии, розы… он следит за этими цветами, пытаясь понять, откуда и куда они плывут, и вдруг там же, в этой темной маслянистой воде, видит он лицо… лицо своей Саскии, так рано его покинувшей…

И мертвая Саския открывает глаза, смотрит на него со странным укором и тянет из воды к нему руки, словно пытается схватить и утянуть к себе, в воду…

– Что ты, Саския, мой цветочек! – в испуге говорит ей мейстер Рембрандт. – Разве я в чем-то перед тобой виноват? Почему ты хочешь моей смерти?

И она что-то отвечает ему, только слов не слышно… она отвечает ему с укором…

В ужасе проснулся Рембрандт. Приподнявшись в постели, уставился перед собой невидящими глазами.

К чему такой сон? Неужели покойная жена с того света пытается протянуть к нему руки?

Он повернулся и увидел спящую рядом Гертджи.

Полное плечо отливало молочным серебром под льющимся сквозь неплотно прикрытые ставни лунным светом. Женщина дышала спокойно и ровно, словно совесть ее была чиста, как слеза младенца. Вот она немного повернулась и пробормотала сонными губами какое-то слово, какое-то неразборчивое имя…

Рембрандт успокоился и снова лег рядом с Гертджи.

Должно быть, этот сон ничего не значит, незачем беспокоиться о пустяках. Говорят, покойники снятся к перемене погоды. Другое действительно беспокоит его: деньги тают, как снег под лучами весеннего солнца… долг за дом не уменьшается, да и других долгов у него чересчур много… и Саския оставила наследство не ему, а девятимесячному сыну… и еще этот странный заказчик, этот Черный Человек, – какую необычную задачу поставил он перед художником… такого ему никогда не приходилось слышать. Лучше всего было бы отказаться, послать этого человека подальше, но деньги, проклятые деньги! Ведь он уже взял у заказчика пятьсот гульденов…

Вот что, надо посоветоваться с торговцем Авраамом, он умный и опытный человек и может дать дельный совет…

Мейстер Рембрандт тяжело вздохнул, обнял сонную Гертджи и снова заснул.

Старыгин вышел на улицу.

Толпа туристов к вечеру не поредела, но стала более нарядной. Еще немного – и все разбредутся по многочисленным ресторанчикам, тратториям и пиццериям. Все музеи уже закрыты, скоро закипит бурная ночная жизнь многолюдного туристского города.

Многочисленная публика двигалась неторопливо, наслаждаясь теплым весенним вечером, и озабоченный, стремительно несущийся Старыгин вызывал недоуменные, недовольные взгляды. Он продирался сквозь нарядную толпу, как сквозь густой кустарник, рассыпая во все стороны извинения.

Наконец он добрался до площади Сантиссима Аннунциата, где вокруг фонтана сидела многочисленная толпа подростков. Один из них вяло бренчал на гитаре, остальные негромко подпевали. Молодежь проводила спешащего Старыгина удивленными взглядами, кто-то выкрикнул ему вслед насмешливую фразу.

Старыгин подбежал к массивным дверям монастыря.

На часах было уже без пяти минут девять.

Он подергал бронзовую ручку. Она не поддавалась.

– Музей давно закрыт, синьор! – проговорил полный одышливый прохожий. – Приходите завтра!

Старыгин и сам уже это понял.

Он растерянно огляделся и двинулся вдоль стены монастыря.

Огромные часы где-то высоко над головой начали отбивать положенные девять ударов.

И в это мгновение маленькая дверца в монастырской стене, мимо которой проходил Дмитрий Алексеевич, приоткрылась, из проема высунулась худая рука в сером холщовом рукаве, схватила Старыгина за локоть и потянула его внутрь.

Он пригнулся и скользнул за дверь.

Дверь тут же захлопнулась за ним.

Он был в полутемном монастырском дворике. В воздухе стоял волшебный аромат цветущих лимонных деревьев.

Рядом, в густой тени стены, стоял человек, точь-в-точь похожий на Отшельника с девятой карты – монашеский плащ с капюшоном, посох в левой руке…