Книга Клан Инугами - Сэйси Екомидзо

На самом деле ясно, что гомосексуальные отношения между Дайни Нономия и молодым Сахэем Инугами имели место, но эта связь продолжалась года два или три. Возможно, страсть Дайни угасала по мере взросления Сахэя, но судя по тому, что можно было прочесть между строк, похоже, Дайни Нономия, не будучи полным импотентом, все же в этом смысле был человеком немощным. Но даже того возбуждения, которое вызывал в нем молодой Сахэй, он, к несчастью, не испытывал в присутствии своей жены Харуё. Иначе говоря, Дайни мог иметь хоть какие-то отношения с мужчинами, но был совершенно бессилен с женщинами. Вот почему к тому времени, когда Сахэй стал объектом внимания Дайни — Дайни тогда было сорок два, а Харуё двадцать два года, и шел уже третий год их супружества, — Харуё все еще оставалась девственницей.

Связь между Дайни и Сахэем, очевидно, длилась всего лишь два года, однако и после этого Сахэй оставался постоянным гостем и другом в доме и в конце концов сошелся с женой своего благодетеля. Какой необузданный порыв страсти толкнул их друг к другу — об этом документы из китайского сундучка умалчивают, но именно это повлияло впоследствии на характер Сахэя и стало главной причиной его чудовищной истории.

В то время Сахэю было двадцать, Харуё — на пять лет больше. Для них это был первый опыт близости с противоположным полом, и пламя страсти разгорелось неудержимо. Однако не меньше жгло чувство вины. Ни Сахэй, ни Харуё не были настолько низки, чтобы без зазрения совести скрывать свой грех. И вот, претерпев адские мучения, они попытались покончить с собой, выпив яд.

К счастью или нет, но вмешательство Дайни вовремя помешало им и спасло их. В результате ему стала известна их тайна, но реакция его превзошла все ожидания. Очевидно, Дайни не только простил Сахэя и Харуё, но сам способствовал продолжению их аморальных отношений. Наверняка причиной этому отчасти послужило желание как-то загладить свою вину перед женой, которую он оставил девственницей, не тронутой со дня их бракосочетания. С другой стороны, он слишком пекся о благопристойности, чтобы развестись с ней и открыто отдать Сахэю. Неизвестно почему, но Харуё тоже не желала развода. Таким образом, противоестественные отношения между этими тремя приняли новое направление.

Харуё, будучи по закону женой Дайни, в действительности была женой и любовницей Сахэя. Дайни делал все не только для того, чтобы им было удобно встречаться, но для того, чтобы их тайна оставалась тайной. Любовники обычно встречались в комнате настоятеля Насу, и тогда Дайни покидал эту комнату, но никогда не уходил из дому. Он сидел в другой комнате, на страже, как верный пес, чтобы правда о его жене и ее любовнике не просочилась наружу. Всем троим удавалось скрывать свою тайну, и эти странные, ненормальные отношения продолжались довольно долго. Наконец Харуё родила девочку, Норико, которую Дайни без всяких колебаний признал своей законной дочерью.

Безмятежно длились они, дни этой необычной любви, без каких бы то ни было разногласий между тремя людьми. Так оно было по крайней мере внешне. Но там, в душе, какие муки, должно быть, терпели они, и каждый на свой лад. Харуё как женщину того времени особенно должны были мучить угрызения совести. Это ведь вам не Европа — в те времена ни один японец не мог бы великодушно оправдать жену, которая завела любовника потому, что муж ее импотент. Тогдашнее общество и обычаи требовали от жены молча страдать и терпеть, коль скоро муж отказывается к ней прикоснуться. Что же говорить о Харуё, которая получила старомодное воспитание, в сердце которой укоренилась традиция? Ее терзало сознание греховности отношений с Сахэем. Но в то же время она не могла совладать с чувством, которое привязывало ее к красивому, более молодому любовнику. Несмотря на угрызения совести и душевные муки, она всякий раз душой и телом отдавалась ему. Сахэй же, со своей стороны, еще больше любил Харуё, понимая, как она страдает. И по мере того как он преуспевал в делах и становился известным предпринимателем, его жалость и привязанность к этой несчастной женщине углублялась, ведь именно она была, по сути, его женой, подарившей ему ребенка, и все же не могла открыто стать ею. Вот почему Сахэй никогда больше не женился, никого не назвал своей женой — чтобы по гроб жизни оставаться верным Харуё.

И совершенно понятно, зачем Сахэй избрал для себя такой мерзкий образ жизни — имел трех любовниц одновременно, и все они жили на его вилле, — только затем, чтобы не полюбить другую женщину. По мере того как известность и влияние Сахэя росли, ему, вероятно, становилось все труднее встречаться с Харуё, и ему понадобились другие женщины для разрядки. Однако он боялся, что, имея одну наложницу, он может как-нибудь полюбить ее. А вот имея дело сразу с тремя, воочию наблюдая их подлую ревность и мелочную вражду, он мог только презирать их. Мацуко сказала, что Сахэй держал трех женщин только для удовлетворения своей похоти и не питал к ним ни малейшей любви. На самом же деле он боялся любви и защищался от нее.

Не мог Сахэй полюбить и трех своих дочерей — по той же причине. Харуё уже подарила ему Норико — его старшую дочь и дитя от единственной женщины, которую он любил. Как Сахэй должен был обожать ее! Однако не мог назвать ее своей, и в то время как клан Инугами рос и процветал, Норико — дитя скромного настоятеля святилища Насу — обречена была на бедность. Именно это глубоко спрятанное возмущение несправедливостью, с какой жизнь обошлась с его любимым ребенком, и привело к тому, что он стал плохим отцом для Мацуко, Такэко и Умэко.

В конечном счете гнев, возмущение и жалость Сахэя выразились в его последней воле и завещании. Харуё прожила жизнь, так и не став законной женой Сахэя Инугами, а Норико, будучи по рождению старшей дочерью Сахэя Инугами, умерла женой нищего настоятеля. Жалость Сахэя к матери и дочери все возрастала, и в конце концов он надумал облагодетельствовать Тамаё столь необыкновенным способом. Размышляя о смятенной душе Сахэя, Киндаити не мог не почувствовать к нему сострадания. Однако разве не завещание старика стало причиной всех кровавых событий? Киндаити только и оставалось, что вздыхать и размышлять, не мог ли Сахэй Инугами добиться желаемого каким-либо иным способом.

Дни шли, и утром 13 декабря — почти через двадцать дней после смерти Томо — было совершено очередное загадочное убийство.

Размышляя об этом деле, Киндаити долго не мог уснуть и проспал бы дольше обычного, не разбуди его часов в семь утра звонок телефона, стоявшего у изголовья. Поднял трубку и без промедления был соединен с городской линией. И услышал голое инспектора Татибана.

— Господин Киндаити? Господин Киндаити! — Киндаити показалось, что голос инспектора дрожит не от утреннего холода. — Господин Киндаити, пожалуйста, приезжайте сейчас же. Все-таки это случилось. Третий член клана Инугами убит.

— Убит? Кто? — Киндаити крепче сжал ледяную трубку.

— Приезжайте немедленно. Нет, сначала подойдите к окну, гляньте на озеро у поместья Инугами, все поймете. Я жду вас, поторопитесь. И будь оно проклято, это дело!

Положив трубку, Киндаити вскочил с постели и открыл одну из ставней. Ледяной ветер с озера иглами впился в лицо. Киндаити одолел чих, но ему удалось-таки достать из своей дорожной сумки бинокль и навести его на приозерную часть виллы Инугами. Появившаяся перед его глазами картина заставила совершенно забыть о стуже — он оледенел от ужаса.