Книга Последний легион - Валерио Массимо Манфреди

— Ничего, ничего, — пробормотал старый наставник. — Я просто счастлив. Счастлив, мой мальчик.

— Почему? Потому что я нашел этот меч?

— Потому что для нас пришло время покинуть это место, и ничто на свете не сможет нас остановить.

Ромул промолчал. Он спрятал сверток с мечом и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Амброзин упал на колени прямо на пол и крепко сжал в руке веточку омелы, что висела на его шее. Он молился из самой глубины своего сердца, прося о том, чтобы только что сказанные им слова оказались правдой.

ГЛАВА 4

Ромул сидел на деревянной скамье и тыкал прутиком в муравейник. Колония крошечных существ, уже устроившихся в своих бастионах на зиму, пришла в движение. Охваченные паникой муравьи помчались в разных направлениях, пытаясь спасти яйца, снесенные их королевой. Амброзин, как раз в этот момент проходивший мимо, остановился.

— Как себя чувствует мой маленький Цезарь?

— Не слишком хорошо. И не называй меня так. Я ничто и никто.

— И ты изливаешь свое раздражение на этих ни в чем не повинных крошек? Если учесть масштабы разрушений, ты творишь нечто вроде великого разгрома Трои во времена Нерона.

Ромул резким движением отшвырнул прутик.

— Мне нужен мой отец, мне нужна моя мать. Я не хочу быть один, я не хочу сидеть в тюрьме. Почему судьба так жестока?

— Ты веришь в Бога?

— Я не знаю.

— Тебе следует разобраться в этом. Никто не стоит так близко к Господу, как император. Ты — его представитель на земле.

— Я что-то не припомню императора, который прожил бы больше года после восхождения на трон. Может, богу следовало бы избирать представителей, способных прожить немного дольше, как тебе кажется?

— Он изберет, и его сила отметит избранного четко и недвусмысленно. А теперь довольно тратить понапрасну время, разоряя муравьев. Вернись в библиотеку и примись за занятия. Ты должен сегодня пересказать мне содержание двух первых книг «Энеиды».

Ромул пожал плечами.

— Глупые старые истории.

— Неправда. Вергилий рассказывает нам историю героя Энея и его сына Юла, мальчика вроде тебя, — который стал родоначальником величайшего народа всех времен. Они стали беженцами, их преследовали самые ужасные обстоятельства, — но они нашли в себе достаточно мужества, чтобы изменить судьбу — и свою собственную, и своего народа.

— В мифологии все возможно, но прошлое — это прошлое, и сейчас оно меня определенно не интересует.

— В самом деле? Тогда зачем ты держишь под своей кроватью тот меч? Разве это не обломок глупого старого века?

Амброзин посмотрел на солнечные часы в середине двора и, похоже, вдруг что-то вспомнил. Он повернулся спиной к мальчику, не добавив больше ни слова, и исчез в тени портика. Несколько мгновений спустя Ромул увидел, как наставник поднимается по ступеням лестницы, ведущей на стену, смотрящую на море. Амброзин встал там, наверху, и замер, не обращая внимания на ветер, развевавший его одежду и седые волосы.

Ромул поднялся со скамьи, но прежде чем направиться в библиотеку, еще раз посмотрел на Амброзина, который, казалось, погрузился в какое-то из своих очередных наблюдений. Он смотрел на море, и что-то записывал на неизменной табличке. Возможно, он изучал движение волн, или миграцию птиц, или дым, который постоянно поднимался из жерла Везувия, сопровождаемый раздававшимся время от времени угрожающим низким громом.

Мальчик покачал головой и пошел было к двери библиотеки, но как раз в этот момент Амброзин обернулся и махнул ему рукой. Ромул повиновался призыву и побежал по лестнице наверх. Наставник молча показал ему на некую точку посреди бескрайней воды. Далеко-далеко виднелась рыбачья лодка, казавшаяся пока что крошечной из-за разделявшего их расстояния, — ореховая скорлупка в голубой бесконечности.

— Я хочу показать тебе одну интересную игру, — сказал Амброзин.

Он извлек из складок своей одежды сверкающее бронзовое зеркало и, поймав им солнечный луч, направил его на лодку, вдоль борта, потом на нос, потом на парус, — с удивительной точностью.

— Что это ты делаешь? — удивленно спросил Ромул. — А можно мне попробовать?

— Не сейчас. А я просто говорю с людьми в лодке, используя световые сигналы. Эта система называется notaetironianae. Ее изобрел слуга Цицерона, по имени Тиро, пять веков назад. Поначалу это была просто система для быстрой передачи распоряжений, но позже стала связным кодом в армии.

Амброзин еще не закончил свои объяснения, когда на лодке вдруг вспыхнул ответный огонек.

— Что они говорят? — спросил Ромул.

Амброзин бросил на мальчика взволнованный взгляд.

— Они говорят: «Мы идем за вами. Девятого декабря». А это значит… ровно через три дня! Я же говорил тебя, нас тут не бросят!

— Ты меня просто дразнишь? — недоверчивым тоном произнес Ромул.

Амброзин обнял мальчика.

— Это правда! — ответил он дрожащим голосом. — Это правда, наконец-то!

Ромул постарался совладать с собой, не дать воли чувствам. Ему не хотелось, чтобы его надежды снова рухнули. Он только спросил:

— И давно ты этим занимаешься?

— Пару недель. Нам нужно было многое обсудить.

— А кто начал первым?

— Они. Они передали мне записку с одним из слуг, которые по утрам ходят в порт за покупками, так что я был готов и хорошенько отполировал свое зеркальце. Как было приятно поговорить с кем-то из настоящего мира!

— И ты не сказал мне ни слова…

Ромул, потрясенный до глубины души, посмотрел сначала на своего наставника, потом опять на маленькую далекую лодочку.

Но тут их беседу прервал звук шагов, сообщивший, что стражи начали свой регулярный обход территории. Амброзии взял мальчика за руку и повел вниз, к библиотеке.

— Я не хотел раньше времени пробуждать в тебе надежды, пока сам не был во всем уверен до конца, — но теперь я убежден, что у них все получится. Их всего лишь горстка, но у них есть весьма мощное оружие…

— Какое оружие?

— Вера, мой мальчик. Вера движет горы. Не вера в Бога, нет, они не привыкли рассчитывать на него. Они верят в человека, несмотря на то, что мы живем в темном веке, несмотря на то, что все наши идеалы и все наши ценности рухнули. Пойдем-ка, позанимаемся. Я могу научить тебя системе notaetironianae, если хочешь.

Ромул восторженно уставился на старого наставника.

— Амброзин, да есть ли вообще в мире что-нибудь такое, чего ты не знаешь?

Лицо наставника внезапно омрачила задумчивая печаль.

— Очень многое, — сказал он. — Я не знаю множество вещей, чрезвычайно важных в этой жизни. Я, например, никогда не имел детей, дома, семьи… не познал любви женщины. — Он нежно посмотрел на своего воспитанника, и в его глазах отразилась тень сожаления.