Книга Леди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина

Сержант кивнул.

— Могу ли я узнать причину вашего интереса?

Сержант вытащил из кармана монету.

— Вы тоже являетесь кредитором? И много он вам задолжал.

Пожатие плечами: Сержант не мог бы оценить долг в привычном для мэтра выражении. Тот же хмурился, морщился и вздыхал, словно пытаясь понять, сколь информация, требуемая Сержантом, повредит интересам клиентов мэтра Мэтсона.

Лучше бы он принял правильное решение.

Сержант не хотел бы причинять этому человеку боль. В конце концов, Юго не прав: Сержант не психопат. Он делает то, что считает правильным.

— Надеюсь, вы понимаете, что имущество Торвуда едва-едва покрывает затраты моих клиентов?

Сержант сделал жест рукой, который был истолкован верно.

— То есть, вы не претендуете на усадьбу? — повеселев, переспросил мэтр Мэтсон. — В таком случае… я, конечно, не могу считать информацию всецело достоверной, однако… Торвуд утверждал, что уехал в Саммершир. Он говорил о каком-то наследстве… вроде бы доставшемся от дочери… или от ее тетки? Но я сомневаюсь, что это правда. Слухи! Всем так и говорил, что слухи! Этому человеку нельзя доверять ни медяка!

Сержант изобразил знак вопроса.

— Поймите, я был рад, что он, наконец, убрался отсюда! Отвратительный характер! Он был должен буквально всем! А когда мои клиенты обратились в суд, пришел в ярость! Словно бы они были обязаны и дальше терпеть…

Мэтр говорил громко, наверное, тема была уж очень близка ему.

— Обещания, обещания… пустые обещания и только! А после суда, представляете, посмел заявиться сюда! Угрожать! Мне угрожать!

Подобное поведение никак не укладывалось в голове мэтра, зато вполне увязывалось с тем, что Сержант узнал о Торвуде Хейдервуде.

— Видите ли, я лишаю его семью крова! А что остается делать? Разве он думал о семье, когда садился за игральный стол? Или когда долговые расписки раздавал?

Сержант сочувственно кивнул: встречаются на свете нехорошие люди. Но Сержант работает над тем, чтобы их количество уменьшалось.

Мэтр же старательно перебирал бумаги, пытаясь отыскать в них что-то, известное лишь ему одному, наконец, поиски увенчались успехом. В толстом кулачке появился мятый листок.

— Саммершир… определенно, Саммершир. Имение Элизабет Блеквуд…

…Кленовый лист.

Меррон говорила, что в округе нет ни одного клена, а яблонь множество. Но имение не спешили переименовывать, верно потому что «Кленовый лист» всяко благородней яблоневого.

Сержант покинул контору мэтра Мэтсона, и сам городишко, сонный и ленивый, похожий на все провинциальные городишки разом. Война докатиться и до него. Пощадит? Изуродует, выжжет пожарами деревянные дома, прокоптит каменные стены, оставив стоять напоминанием о том, что некогда здесь жили люди. Украсит площадь виселицами, а полузасыпанный городской ров наполнит мертвецами…

Приступ накрыл уже в пещере, обнаруженной случайно, но весьма удобной для того, кто не желает находиться рядом с людьми. Сержант сполз с седла, ослабил подпругу — расседлать точно не успеет — и кинув поводья на ветку старого ясеня, вдохнул. Руки сводило судорогой. И в виски стучала красная волна.

Нужно было кого-то убить.

Вернуться.

Нельзя.

Надо. Не важно, кого… список — это ведь для совести, а не необходимости ради. Какая разница, кто умрет? Сержанту станет легче.

Содрав куртку и сапоги — во время приступа одежда мешала — он лег на камень, перевернулся на спину, привычно засунув сведенные судорогой руки под тело. Закрыл глаза.

…пелена перед глазами.

…кровь на песке…

…и меч, который кажется неподъемным. Но надо вставать. И Дар подымается. В который раз? Он не помнит. Снова не ощущает ни губ, ни языка, только песок неприятно хрустит на зубах. И то Дар скорее слышит, чем чувствует.

— Тебе мало? — в этом голосе нет насмешки, и удивления тоже, скорее Дохерти интересно. — Отпусти оружие, и мы на сегодня закончим.

Сержант, который держится в тени, кивает. И надо бы послушать… Дару и меч не поднять. Точнее поднять, но и только. Сделать неловкий замах, чудом удержавшись от падения. И пропустить удар.

Дохерти всегда бьет по лицу.

Опять песок. Пелена. И рукоять, скользкая от крови. Но надо подниматься, только тело не желает больше боли. Колени подтягиваются к груди, а меч все-таки выпадает.

— Поучил бы ты его, Сержант. А то ведь так и будет всю жизнь по зубам получать.

Дохерти присаживается рядом, и пальцы касаются затылка. Они вытягивают боль, но пустота страшнее. Дар цепляется за сознание столько, сколько может.

— А ты перестал бы его мучить.

— Ты не прав.

Пустота проникала глубже. Расползалась.

— Такому, чтобы выжить, нужен враг. Но ты все равно поднатаскай. На будущее пригодится.

Рука на затылке тяжелела, пока не сделалась совсем тяжелой, такой, что еще немного и череп сомнет, а потом вдруг тяжесть исчезла, и стало хорошо. Сержант лежал, боясь дышать, шевелиться, сделать хоть что-то, что нарушит этот покой.

Иллюзию чего-то близкого и до боли родного.

Рядом.

В пещере он остался на неделю, но ни приступ, закончившийся толь странно, ни то, что случилось после — Сержант не имел этому названия — не повторялись.

У Тиссы отрастали волосы. Нет, само по себе это было неплохо и даже замечательно, если отвлечься от того, что волосы эти росли как-то уж совсем быстро. Сначала Тисса не обратила внимания: у нее хватало забот и без того, она лишь удивилась тому, что отросшие прядки падают на глаза и стала подкалывать булавками.

А прядки росли-росли… дотянулись до плеч.

До лопаток… поясницы… Это же ненормально! И Ласточкино гнездо согласилось — совершенно ненормально, но ему нравится. И замок спешил меняться, подсовывая на пути Тиссы зеркала. В них она была почти прежней, но немного другой. Самую малость.

Или просто зеркала такие?

В Ласточкином гнезде много странных вещей, и еще больше — обыкновенных или таковыми притворяющихся. Замок надел личину, словно почувствовав, что следом за Урфином и Тиссой появятся другие люди, которые не должны знать о древней магии.

Для них он сделал мост каменным, стоящим на тонких столпах. И лестницу создал, что подымалась от пристани до самых ворот замка. Тиссе на эту лестницу и смотреть-то страшно было — узкие высокие ступени, вырубленные в скале. Разве что безумец решит по ней подняться. Мост, тот солидней — широкий и с перилами, на которых восседали уродливые крылатые твари с собачьими мордами. Твари были исполнены столь мастерски, что выглядели живыми.

И Тисса всякий вечер с опасением подходила к окну, убеждаясь, что твари сидят, а не улетели в поисках добычи… потом привыкла к ним.