Книга Вечер черных звезд - Екатерина Белецкая

Нет.

Всю жизнь ты прожил нахлебником и потребителем, который ничего толком не знает, а умеет лишь одно – разводить досужие разговоры вокруг того, что создано другими. Да и это ты умеешь плохо. Всю жизнь ты делал что? Анализировал чужие сказки? Вдумайся!.. Из всех бесполезных занятий ты выбрал самое бесполезное и даже в нем не преуспел, даже в нем выглядел как замусоленный огрызок. Какое жалкое зрелище…

А все остальное?

Если взять всю твою жизнь, можно последовательно наблюдать картины одна нелепее другой. От твоих утренних пробежек, над которыми смеялась вся улица, до глупейшего шутовства на Маданге. Если вдуматься, без тебя Ри справился бы лучше. Даже будь он один.

Ты висишь на всех, как бесполезный груз, и только всем мешаешь – одним фактом своего существования.

Бездарь. Пустая, безголовая, бесполезная…

Таким, как ты, должно быть стыдно за то, что они вообще существуют.

Ты не способен ни на поступок, ни на действие, ни на чувство.

Будь я на твоем месте, я бы умер – просто потому, что жить было бы стыдно. Да, стыдно! Тебе должно быть стыдно за то, что ты вообще есть…

* * *

– Ит, очнись! Ты чего?

– А?..

Скрипач сидел рядом, на кровати, и тряс Ита за плечи. Тот сел, ошалело потряс головой.

– Ты что, спал? – с тревогой спросил Скрипач.

– Нет. Видимо, просто задумался…

– Искин, сделай ему стимулятор, а то его опять срубит, – попросил Скрипач.

– Сейчас, – отозвался искин. – Для вас, ребята, любой каприз.

После доработки его систем сетевыми инженерами искин и впрямь преобразился. Он стал явно бодрее. Тихая задумчивость и философские рассуждения о смысле бытия его занимали гораздо меньше, чем раньше. Возможно, это произошло потому, что Самту-ки не стала настаивать на продолжении визуализации, и искин с радостью вернулся в свой истинный облик, став неотъемлемой частью секторальной станции.

Станция в данный момент все еще находилась в системе инженеров, Самту-ки попросила немного отложить выход, чтобы закончить тестирование катера. Решили задержаться еще на шесть часов. Таенн и оба Сэфес отправились с экскурсией на новую кластерную станцию, группа Самту-ки взяла в оборот катер, а Даша, Ри, Ит и Скрипач оказались предоставленными сами себе. Сейчас Даша занималась с Ри – того все еще немного беспокоило отшибленное легкое, а Ит и Скрипач были отправлены ею отдыхать в каюту.

– Спасибо, железяка. – Ит взял из воздуха стакан со светло-зеленой непрозрачной жидкостью и залпом выпил. – Что бы мы без тебя делали.

– Ну, даже навскидку могу предложить с десяток занятий, не требующих моего участия, – жизнерадостно отозвался искин. – Хотя это, конечно, как посмотреть.

– Занятия занятиями, но без тебя все равно было бы скучнее, чем с тобой, – подытожил Скрипач. – Ит, все-таки, чего тебя переклинило? Лежишь, глаза в потолок, на морде – вселенская скорбь, и не отзываешься… Впору испугаться. Чего с тобой такое?

– Да ничего, – пожал плечами Ит. – Задумался просто. И мысли… правильные они, Скрипач. Понимаешь? Очень правильные мысли…

– О чем это?

– Да о том, что я есть на самом деле, – горько сказал бывший созидающий.

– И кто ты на самом деле?

– Ничтожество. Полное ничтожество. Я ничего из себя не представляю, ничего не умею, ничего не знаю. Даже любить и то не умею. И всю жизнь занимался ерундой, от которой пользы никому не было и не могло быть. И сейчас я для команды… черт, я же только мешаю всем, понимаешь?

Скрипач молчал. Чуть склонив голову к плечу, нахмурившись, он сидел напротив Ита, внимательно слушая, пока тот выговорится, но не отвечал пока что ничего. Вообще ничего.

– Даже на той же Маданге… если бы меня не было, Ри справился бы втрое быстрее и в сто раз более эффективно. И вообще… хоть вешайся, честное слово… сказки эти придурошные, преподавание… кому это все было надо?

Скрипач покивал в такт его словам, вздохнул. А потом, без предупреждения, не готовясь, залепил Иту с размаху затрещину, да так сильно, что тот едва не свалился с кровати.

– Ты охренел? – заорал Ит, вскакивая. – Ты чего делаешь?!

– Это не я «чего делаю», – безмятежно отозвался Скрипач. – Это ты «чего делаешь». Ты что, совсем без мозгов? Ты не понял, кого ты цитировал?

Ит во все глаза уставился на него.

– Да, да, – подтвердил Скрипач. – Именно так. И сильно подозреваю, что, не врежь я тебе сейчас по морде, ты и дальше продолжал бы сыпать откровениями из арсенала неуважаемого мною любителя птичек.

– Ты думаешь, что… – Ит потер скулу, по которой его ударил Скрипач, и нахмурился. – Что это…

– А что тут думать? – поразился Скрипач. – Смотри сам. На той же Маданге мы бы без тебя просто погибли, и ты отлично об этом знаешь.

– Но я же сам вас туда затащил, – возразил Ит.

– Случайность, – парировал Скрипач. – Далее. Меня ты не бросил, спас. С палачом этим ты за нас всех дрался. Когда дьявол напал на Ри, ты сориентировался чуть ли не первым. Ит, то, что ты начал говорить, это… это чужая попытка вогнать тебя в депрессию и выбить из нормального состояния незнамо куда. И даже я, пусть и мало разбираюсь в этом всем, сумел это понять.

– Внушение? Ты так думаешь?

– Почти на сто процентов уверен, – заверил Скрипач. – Нет, я могу допустить, что ты ни с того ни с сего для чего-то ударился в самоанализ, но в таком случае по морде тебе надо было съездить не один раз, а два или даже три. Хотя бы для того, чтобы отбить попытки заниматься таким самоанализом в дальнейшем.

Ит пристыженно молчал.

– Ну? – требовательно спросил Скрипач.

– Наверное, ты прав, – согласился Ит. – Секунду подожди, я попробую как-то проверить…

Он снова сел на край кровати, закрыл глаза, сосредоточился.

Свое или чужое?

Изнутри или извне?

Правда или ложь?

А ведь правда. Действительно правда. И все это – изнутри, свое, не чужое. Он действительно так про себя думал, но… Но! Никогда не думал в таком ключе. Значит, все-таки чужое – сам подход, сама структура мыслей.

Да, он действительно чувствовал себя никчемным рабом обстоятельств. Он действительно ненавидел свою беспомощность и робость. Он интуитивно осознавал, что не занимается ничем стоящим, а лишь тратит свою жизнь на ерунду и пустяки. Он и в самом деле ощущал себя мертвым грузом на той же станции и понимал, что пользы от него никакой.

Но.

Никогда до этого подобные мысли не заканчивались тем, что ему хотелось повеситься. Он огорчался – это максимум. Огорчался, да еще думал, можно ли что-то изменить, чтобы все стало лучше, чем есть.