Книга Смертельный звонок - Николай Иванович Леонов

ней блеснуло что-то темное, металлическое. Лев только успел открыть рот, а Артур — протянуть руку на ходу, пытаясь поймать сумку. Как вдруг грохнул выстрел, потом еще один, еще и еще. Капитан Амарян рухнул ничком прямо сверху упавшего ведра, Лев бросился к будке, выждал несколько секунд и открыл огонь по крошечному окошку. Потом Гуров во время служебного расследования узнает, что беглый преступник действительно прятался в будке сапожника. Еще вечером он прикончил старенького мастера и провел ночь с трупом, а утром запаниковал, увидев двух переодетых в гражданское милиционеров, которые сутки назад задержали его, допрашивали и требовали признаться в грабеже. И тогда он открыл стрельбу, испугавшись, что сейчас снова они обнаружат его убежище. Все четыре пули, предназначавшиеся операм, попали в Артура, получилось, что капитан прикрыл Гурова от огня, от смерти.

Лев понял это не сразу, сразу после ответных выстрелов он обернулся назад, чтобы показать жестами напарнику, что сейчас будет ломать дверь и заходить внутрь киоска. Обернулся и замер. Амарян лежал, раскинувшись в огромной красной луже, У Льва тогда мелькнула в голове от шока надежда: «Это ягоды, он раздавил ягоды и лежит в луже из малинового сока». Как тут же понял, что это не сок, это кровь! Артур ранен и истекает кровью! Алая жидкость потом была везде: на сиденье машины, куда Гуров затащил напарника и повез, нарушая все правила, к ближайшей больнице; его одежда, в которой он нес капитана к входу с каретами «Скорой помощи»; его руки, которыми опер сжимал плечо напарника и умолял: «Держись, держись, слышишь, держись! Артур, держись!» Черные глаза еще блестели, хотя лицо у капитана было мертвенно-бледным от огромной потери крови — он держался. Держался за жизнь еще две недели в реанимации, боролся со смертью. И все же ослабевший организм не выдержал испытаний, слишком слаб был капитан после ранений и кровопотери. У Артура началась развиваться инфекция, через две недели, несмотря на усилия врачей, он скончался от отека легких. Хотя формально никакой вины на Гурове не было, он даже успел открыть ответный огонь и уничтожить преступника, не допустив новых жертв, Лев все же мучился от чувства вины. Вспоминал многократно каждую секунду того августовского дня и корил себя, что надо было заметить раньше блеск оружия в оконце сапожной будки, надо было быть осторожнее, надо было первому шагнуть к старушке, чтобы помочь с сумкой. Тогда этот добродушный человек с огромным сердцем был бы жив, снова угощал бы домашней выпечкой жены весь отдел или рассказывал бы в сотый раз, как его маленький сын встречает объятиями на пороге дома.

Даже спустя много лет Лев не мог отделаться от этой мысли: «Если бы тогда он сделал один шаг в сторону, если бы он шел чуть быстрее, если бы осмотрел все перед тем, как выйти из машины. Эх, сколько этих «если бы» у меня было в тот день, которые уберегли бы Артура от гибели. Даже его родные ведь ездят на годовщину его смерти в больнице, и только я знаю, что все самое страшное, непоправимое произошло, когда в черном проеме блеснуло стальное дуло пистолета. Заметил бы вовремя, остановил — и сейчас не лежал бы капитан в могиле, а нянчил внука по ночам».

Глаза вдруг резанул знакомый блеск, Гуров сам еще не понял, что произошло, как тело уже отреагировало. Он прыгнул в сторону, по траектории полета пули, и повалил на землю высокого мужчину в светлом плаще. Рядом над ухом взвизгнула пуля, отрикошетила от оградки прямо в землю. Вторая все-таки рассекла бежевую ткань плаща и ушла в траву. Тут же защелкали затворы, чьи-то сильные руки подхватили Гурова, заломили руки за спину, профессионально вывернув кисти так, что он не мог пошевелиться. Затопали ноги, голос с металлическими нотками выкрикнул:

— Туда, к деревьям, оттуда стреляли. За оградой, в лес ушел! Трое к выходу, прочесать периметр, тормозите машины на дороге, двое за ним.

Топот ног — все немедленно принялись выполнять приказ, но железная хватка по-прежнему прижимала опера к земле. Легкие шаги прошлись рядом. Шумиха и суета вдруг сменились тишиной, стало слышно шуршание плаща. Лев видел только ноги в туфлях из тонкой кожи, слышал, как хлопает ладонь по бежевой ткани плаща, счищая налипшую при падении пыль. Потом низкий голос, который показался оперу неуловимо знакомым, приказал:

— Отведите его к машине. Я с ним сам поговорю.

— Что с похоронами, Андрей Олегович?

Тот с легкой усмешкой отреагировал вопросом:

— А что еще остается? Только похоронить. Больше ничего. Сопроводите до могилы процессию, венок, родителям компенсацию на похороны. Все, выполняйте. Я в машину. Со мной только Борис.

Раздались уверенные мягкие шаги, сильная рука подхватила Гурова и подняла с земли. Он поднял голову: вокруг окаменела процессия в черном; у всех сопровождающих покойника были разинуты рты в немом испуге, взгляды впились в опера; только покойник невозмутимо возлежал на белом атласе. Широкоплечий мужчина с изрытым оспинами лицом подтолкнул мягко Льва в спину:

— Давай, шагай вперед. Разговор сейчас будет. — Когда они отошли на пару метров от толпы, широкоплечий предупредил: — С важным человеком будешь общаться, поэтому без глупостей. — И немного распахнул куртку, будто случайно, в движении, но на самом деле чтобы продемонстрировать незнакомцу нагрудную кобуру с пистолетом.

Лев спокойно шел к серебристому огромному автомобилю, стараясь ничем не выдать свое волнение. Испуг, как невидимый аромат, мгновенно распространяется по воздуху и будит в людях агрессию. Чтобы не притянуть к себе неприятности, лучше так и оставаться в роли случайного свидетеля, невозмутимого и владеющего собой. Начальник охраны охлопал сноровисто опера по бокам и ногам, проверяя наличие оружия. Сухо уточнил:

— Имя?

Лев на секунду замедлился, нельзя говорить настоящее имя, не надо знать этой явно не самой обычной компании, кто перед ними. И так понятно, что общение с оперуполномоченным подполковником Львом Гуровым им не понравится, поэтому пускай он станет ненадолго… взгляд наткнулся на ближайшую могильную плиту, которая скромно притаилась за зеленым кустом.

— Левон, Левон Зарубин. — Он успел незаметно прочитать надпись на памятнике и назваться чужим именем. И даже обрадовался, как удачно совпало, имя, похожее на его собственное, а значит, не придется лгать, его хитрость будет почти незаметной.

— Угу, Зарубин, — пробормотал охранник и распахнул дверцу машины, где уже сидел мужчина в плаще.

Лев чуть замешкался, но новый толчок в спину направил его в белые кожаные внутренности огромного автомобиля. Хозяин машины покачал осуждающе головой, улыбнулся, обнажая белейшую голливудскую улыбку. Он и сам был словно только что с экрана фильма — подтянутый, со свежим золотистым загаром, волосы