Книга Гостья из прошлого - Алексей Борисов

Ради чего затеян сыр-бор, командир высказался без подробностей: для поддержания режима чрезвычайного положения, и точка.

С чего оно вдруг образовалось, Харя тогда толком не просёк. Правда, мать и будущая невеста в письмах упоминали, что со снабжением в городке швах — магазины торгуют одним березовым соком в трехлитровых банках, макароны, масло, крупу, сахар выбрасывают редко и по талонам, о колбасе и мясе народ позабыл напрочь. Харе, который получал трехразовое питание из казенного котла, такие новости казались чем-то абстрактным. Он вообще считал, что женщины склонны к преувеличениям.

На железной дороге свирепствовал бардак. Эшелон полз медленно, пропуская составы с другими частями. Харя поднапряг память и вспомнил, как в программе «Время» за два или три дня до шухера бубнили про беспорядки с антиобщественными элементами. Кого имели в виду дикторы, никто из пацанов не догнал, а когда спросили у замполита, тот врубил старую шарманку про Америку и НАТО. Эти разъяснения были восприняты скептически.

До столицы они не доехали…

Третьим стал Кокос. До ефрейтора он, как и Харя, дослужился на первом году, им и остался. Первым командиром отделения у него был Старшой, взятый в том апреле на сборы как старший сержант запаса, вторым — Харя. За Кокосом закрепилась репутация лучшего стрелка во взводе. В бою он проявлял нечеловеческое хладнокровие и до сих пор ни разу не был серьезно ранен. Если бы фронтовая разведка верила в чудеса, такое везение безусловно признали бы чем-то сверхъестественным, а то и связанным с нечистой силой.

Когда в первый раз ходили с ним за «языком», семнадцатилетний парень очень ярко показал, на что способен. Один из двух пехотинцев, захваченных прямо в траншее, подвернул ногу и не мог идти, а тащить его на себе не было возможности. Старшой только метнул взгляд в сторону Кокоса, и тот без колебаний штык-ножом перерезал горло лишнему пленному. При этом его голубые глаза смотрели на мир так же невозмутимо, как, например, во время обеда.

Кокос не столь трепетно, как Харя, следил за своей внешностью и стригся наголо, под машинку. В свободные минуты он не травил анекдоты, не курил и никогда не вспоминал о прежней, довоенной жизни. Подражая Старшому, усердно поддерживал физическую форму, налегая на развитие мускулатуры. Командир первого взвода был для него кумиром и мерилом всего. И сейчас Кокоса застали за упражнениями с какой-то железякой от трактора. Раздевшись до пояса, он методично выжимал ее вместо штанги.

— Что несет курьер, мы знать не должны? — уточнил Кокос, выслушав задачу.

Старшой отрицательно покачал лобастой головой с темно-русым «ёжиком».

— А если с ним что случится?

— Забрать пакет и вручить адресату. Пароль и отзыв будет у всех троих.

— Ему не проще слетать? Или у нас керосин кончился?

Старшой поморщился. Все знали, что обсуждать особо важный приказ бессмысленно. К тому же, по условиям перемирия буферная зона была закрыта для авиации.

— Нам не докладывают, кончился или нет.

— Когда выходим? — спросил Харя, пригладив челку.

— Отсюда в семнадцать ноль-ноль.

Разведчики помолчали. Полуденное солнце припекало почти по-летнему. Над лужайкой позади опустошенного курятника вилась какая-то мошкара. Старшой специально увел их подальше от дома, чтобы никто не услышал разговор.

— Ты еще успеешь письмо написать, — сказал Харе взводный.

Все знали, что у сержанта есть примета: перед выходом на самые опасные задания писать письма на родину. Он оставлял их на хранение старшине роты, а по возвращении забирал и рвал в клочья, не распечатывая. Это превратилось в ритуал, притягивающий удачу. Почтовой связи с Новгородской областью всё равно не было четвертый год. Как жили его родные и, видимо, уже бывшая невеста, Харя мог только гадать. Судя по долетавшим с северо-запада слухам, ожесточенные бои кипели в районе Валдая, в стороне от его городка.

— Приветы от нас передавай, — абсолютно серьезным тоном прибавил Кокос.

— Лады, — в той же манере отреагировал Харя.

В отличие от него, Кокосу по жизни не светила даже срочная служба. Он был потомственный москвич, притом обитавший в центре, в элитной высотке на Садовой-Кудринской. Родители с детства готовили его к поступлению в институт международных отношений, на факультет журналистики, и никто не сомневался в том, что всё получится. Благодаря папе-дипломату Кокос успел отдохнуть в Италии, Греции и Франции, а также провел три года в Кении, учась в школе при посольстве.

Он регулярно слушал западные радиоголоса и после первого сообщения о расколе в Политбюро понял, что происходит нечто особенное. К тому моменту большая часть Москва была охвачена голодным бунтом. Осатаневшие толпы били витрины бесполезных магазинов, переворачивали и жгли автомобили, потом добрались до райкомов и горкома партии. Милицию с улиц как ветром сдуло. Кантемировская и Таманская дивизии так и не вошли в город, а генеральный секретарь Григорий Васильевич Романов перебазировался куда-то под Свердловск. Но самое страшное началось после.

Раскол произошел и в армии. Не дожидаясь, пока столицу возьмут в осаду, отец решил эвакуироваться. Переполненные поезда еще ходили на юг, хоть и без расписания. К родственникам в Ессентуки отправились все вместе — папа, мама, младшая сестра и Кокос. Заштатная станция Придача под Воронежем, где не было никаких дач, врезалась в память на всю жизнь. Он вылез на перрон с пластмассовой канистрой и поспешил к убогому вокзальному павильону, надеясь набрать воды. Грохот пары штурмовиков, пронесшихся на бреющем полете, слился с разрывами ракет. Мгновенно вспыхнули цистерны рядом с поездом.

Волной горячего воздуха его швырнуло оземь, опалило волосы. Боль в ушибленных коленях Кокос даже не почувствовал. Повернув голову, он бессильно смотрел, как пылают вагоны и, жутко крича, живыми факелами мечутся по рельсам немногие выскочившие из них люди. Навстречу ему от вокзала бежали военные. Затем что-то взорвалось на соседних путях, в небо взметнулся столб дыма… Кокос очнулся на брезентовых носилках, которые лежали прямо на асфальте. «Сильный шок», — сказал кто-то хриплым голосом и заметил удивленно: «Ни одной царапины».

То, что осталось от погибших пассажиров, похоронили в общей могиле по другую сторону железной дороги. Целью удара был воинский эшелон, стоявший тут же. Не обошлось без потерь и там. Осиротевшего парня взял под опеку Старшой. Так Кокос сделался сыном полка, который быстро сократился до батальона — в основном из-за дезертирства. Убегали с оружием и без, не понимая, кому и зачем теперь служить, что защищать. Кокосу было некуда бежать, его новым домом стала разведка. Прозвище прилипло к нему позднее, когда он обмолвился о том, что побывал в Африке.

Курьер, судя по внешности, оказался примерным ровесником Старшого: