Книга Могуто-камень - Эмма Роса

розовые шоры. Он спал, но он жил, а не бился в предсмертных судорогах вечного канавала.

Вскоре сквозь ветер и шелест шин, она услышала, как Иннокентий что-то говорит.

— Какая помойная яма выродила такое г… я тебя… свищ на жопе… ржавое колено… сначала ёршиком, а потом паяльничком… Ну ничего-о! Я им таких достану улик… Что… Ха-ха-ха!.. Они еще… Твоювдушумать…

Гнев, которому слесарь дал волю, взбурлил в Кларе в унисон, да так, что могуто-камень раскалился докрасна. Больше она ничего не боялась. Жажда возмездия пылала в ней очищающим огнем. Она покажет этому Шляйфмену! За профессора! За Гошеньку! За себя! За всех бурлаков и ахногенов! За всех обманутых людей!

Хотелось выругаться заодно со слесарем, посолидней тли обкусанной, но слова выносило из головы горячим ветром ярости.

Глава 17. Пьетро Шляйфмен

Дом прятался среди зарослей жасмина, рябин и лип. Клара и Иннокентий остановились у высокой кованой ограды с въездными воротами и небольшой, но роскошной аллее, ведущей прямо ко входу. Ворота смотрелись неприступной, крепко запертой стеной. Клара почувствовала защитную магию на замке сразу.

«Бездарность!» — с презрением фыркнула она.

После многократного обесточивания государственных замков на развалах и заброшенных цехах, она с лёгкостью справилась с простой защитой этого. Однако, сам замок всегда вскрывала Гоша.

— Ваш выход, Иннокентий, — тихо сказала она.

Слесарь пощупал замок мозолистыми лапами, вынул из кармана какую-то мелкую деталь — Клара не разглядела в темноте какую, Гоша носила набор отмычек — раздался тихий металлический щелчок, и ворота распахнулись, открывая путь.

Гнев продолжал кипеть в сердце, требуя разнести этот притаившийся в зарослях дом по камушку. Она чувствовала себя генералом, идущим на штурм крепости. Мысль работала чётко. «Теперь я решаю, что делать. Моя воля!» — думала Клара, вдыхая густой запах медовых лип и жасмина. «Я покажу вам Клариссу фон Райхенбах!»

Там, на аллее, кроме Шляйфмена было ещё трое отморозков, чьи тени в свете качающегося фонаря она ещё долго не забудет. И Лёнечка говорил, что у этого мерзавца много сильных сторонников. Магия — это хорошо, конечно. Но против грубой физической силы можно противопоставить только такую же силу. А в её арсенале только слесарь, которого следовало беречь, а не раскидываться такими аргументами.

Держась в тени лип, окаймлявших аллею, они подошли вплотную к дому. У входа стоял криво припаркованный лимузин. Верхние окна светились светом, приглушенным шторами. Из нижних, открытых и ярко освещенных, доносились голоса. Тихо ступая по газону, они прокрались к ближайшему окну и заглянули в него.

Так и есть. Трое молодцев, развалившись кто на диване, кто в кресле, а один ворошил угли в камине длинной чугунной кочергой, попивали какое-то пойло из бокалов и лениво обменивались впечатлениями.

— А боярин крут — собственными руками этого, артиста.

— Да уж, хотел бортануть, да не вышло.

— И чё теперь?

— Да ничё. Боярину видней. Как скажет, так и будет.

Мысли Клары лихорадочно метались в поисках дальнейших шагов, но на ум приходила какая-то ерунда, вроде приманить всех птиц в округе, чтобы загадили крышу и окна, отравить своим ядом все жасминовые кусты и липы. Обрывками всплывали строчки бабушкиных заклинаний: вызвать газы в животе или вспучить геморрой. Но всё это не то! В отчаяние она кусала губы, но что делать дальше, не могла придумать.

— Так тихо в городе, — прошептал слесарь, стоящий за спиной надёжной глыбой. — Будто все спят, кроме этих.

«Точно! — взвилась спасительная мысль. — Усыпить их к чёртовой матери! Всех в доме, до последней мухи!»

Клара, довольная собой, обдумала план заклинания. Необходимо предусмотреть всё нюансы — она, как учили в выпускных классах, взяла в оборот своего внимания всё окружающее пространство — очищенное после грозы звёздное небо, серебристый рог месяца, озоновый воздух, наполненный влажным цветочным ароматом, мокрый асфальт и прибитую дождём пыль. Громада двухэтажного дома никак не хотела умещаться в поле воздействия, и она потребовала от слесаря войти в дом.

Также тихо щёлкнул замок. Прежде, чем открыть дверь, слесарь впрыснул на петли вонючего масла, запах которого немного сбил Клару с мысли.

Бесшумно возникла перед ними чёрная пустота проема, бесшумно вступили они в темный холл. Со стороны гостиной, за которой они только что подглядывали, раздавались приглушенные голоса. Гоша была где-то наверху, и ей угрожала опасность. Теперь Клара чувствовала границы дома и была готова. Могуто-камень пульсировал в руке, оставляя стойкое ощущение, что это теперь профессорское сердце.

— Держитесь ближе, Иннокентий, — шепнула она.

Слесарь придвинулся и тихо ответил:

— Для вас — просто Кеша.

Клара без сомнений вышла за пределы дозволенной магии, но здесь об этом даже не думалось. От силы могуто-камня ее распирало так, как никогда прежде. Она чувствовала, что ее собственные границы расширяются, будто профессор изменил свойства могуто-камня и перенастроил его. А может, перенастроил её, Клару?

Своим осязанием она вышла за границы холла, проникла в смежные помещения, охватила второй этаж. Она пропитывалась роскошной и холодной атмосферой — нет жизни в этом пышущем деньгами доме, мечты здесь оседают тяжёлым чёрным туманом, не плещется радость, а счастье никогда сюда не заглядывало. Мрак и смертная тоска. Хуже, чем в могиле Кравцова.

«Хватит! Больше не могу!» — она махнула рукой с зажатым в ней могуто-камнем. В воздухе огненным росчерком повисла формула из букв.

— Сомнус![1] — отчётливо и громко произнесла она, вкладывая в это слово накопленный за жизнь протест против всего, что олицетворял Шляйфмен.

— Сомнус! — надежда и жажда изменений.

— Сомнус! — твёрдо запечатала она накладываемую магию и прислушалась.

Приглушённые голоса в гостиной стихли.

— Какая вы жаркая, фройлян, — прошептал слесарь отодвигаясь. — Я аж вспотел.

— Это защитное поле, Кеша. Старайтесь не покидать его.

Они поднялись на второй этаж.

Найти Гошу не составило труда. Они находились в спальне, из приоткрытой двери коридор освещала полоска света.

Заклятие сна застало Шляйфмена у одной из картин, которую он снял с гвоздя, да так и заснул в обнимку с ней, усевшись на пол и опустив голову на позолоченную раму.

Гоша сидела в кресле, уронив голову на грудь. Под сводами высокого потолка с лепниной разливался руладами её храп. Клара с облегчением выдохнула: «Ах, как хорошо она храпит!»

— Фройлян, можно я… воздам… этому… — услышала она хриплый от гнева голос Иннокентия.

Клара открыла крышку на карманных часах.

«Семнадцать минут!» — тут же пророкотали они тихонько профессорским баском.

— Сейф важней, Кеша. Займитесь им. А этого… Оставьте нам с Гошей.

Она подошла к подруге, погладила по волосам, взяла её руку обеими ладонями. На среднем пальце Гоши