Книга Развод и другие радости - Ашира Хаан

так еще хлеще блевать тянет!

– Ты действительно ее не любишь? – тихо спросила я.

Не знаю, на что я надеялась. Он же… Он же и правда ее отец. Он же и правда ей читал сказки. Неужели не родилось никаких чувств?

– Не моя дочь! Как можно полюбить не свою дочь, а отродье чье-то?! Тьфу, пакость!

Юрка сплюнул прямо на пол, я шагнула к нему, чтобы влепить пощечину, и тут увидела глаза Влада. Он смотрел куда-то за мою спину.

Я повернулась, будто во сне.

Наверное, в этом страшном сне до конца моих дней меня будет преследовать эта картина.

Огромные распахнутые глаза Леи. Темные глаза.

И в этих темных глазах поднимается уровень воды, как в мультиках. Они наполняются слезами так стремительно, что те не успевают вытекать.

– Ур-р-р-род! – прорычала я, бросаясь к Лее как тигрица.

Но спасать ее было поздно. Все самое страшное уже случилось.

Влад за моей спиной молча сгреб Юрку за шкирку и толкнул к двери.

– Влад! – Я разрывалась между дочерью и мужчинами. – Только не бей его!

– Не буду я его бить, – подозрительно спокойным голосом сказал Влад. – Я ему просто голову откручу. Дальше Сибири не сошлют.

Красное на белом. Влад

Влад выволок Юрку в подъезд, борясь с желанием шарахнуть его тут же башкой о стену и закончить этот гребаный фарс. Нет, здесь нельзя. Лея испугается разводов крови на стенах. Пришлось волочь по лестнице вниз. Убивать его на серых бетонных ступенях между этажами тоже почему-то казалось неправильным.

Разумеется, он соврал, что не будет его бить.

Еще не успела захлопнуться дверь подъезда, как Влад врезал Юрке под дых. И добавил сверху, когда тот согнулся пополам. От второго удара он умудрился увернуться и даже успел замахнуться сам, но Влад влепил ему по роже и добавил ногой в живот, отталкивая в снег. Мелькнула и погасла мысль, что лучше по печени, чтобы не оставлять следов.

Нет. Нет!

Влад с наслаждением съездил ему по носу так, что Юрка отлетел, разбрызгивая алые капли по сероватому снегу под окнами многоэтажки. Хотелось лупить его, чтобы здесь все было залито красным, чтобы этот мразеныш захлебывался кровью.

Влад вообще не помнил, чтобы когда-нибудь был в такой ярости. Даже когда в Сибири к ним на стоянку явились несколько вусмерть бухих бородатых мужиков с вилами и почему-то лопатами, он спокойно просчитывал, как быстрее вырубить самого борзого и договориться с остальными.

Сейчас глаза застилала багровая пелена, кипящее бешенство хлестало во все стороны.

Сквозь шум в ушах и бешеное биение сердца он слышал крики, но не обращал на них внимания, пока его не оттащили от валяющегося на алом снегу Юрки.

Влад с удовлетворением оглядел поле боя. Все так, как и хотел.

– Полицию вызывайте! – взвился чей-то истеричный голос.

– Не надо… – Юрка приподнял голову и прохрипел сквозь бульканье крови: – Не надо полицию…

– Надо! Ты не понимаешь ничего, тебе башку отбили! «Скорую»! «Скорую» вызовите!

Влада пытались задержать, но он стряхнул чужие руки с плеч и пошел прочь. Через несколько десятков шагов он остановился и задумался: может, вернуться к Хель? Но посмотрел на сбитые костяшки, заляпанную кровью одежду и передумал. К тому же что он может ей сказать? Как утешить Лею? Как?

Он вообще не представлял, что теперь можно сделать, как склеить обратно разлетевшийся на куски мир маленькой темноглазой девочки, которая стала ему такой близкой.

Ну и полиция может все-таки приехать. Не надо ей этого видеть.

И Влад снова поплелся куда глаза глядят. Не такой уж большой этот Академгородок, не заблудится. А если и заблудится в окрестных лесах – так и черт с ним.

Новосибирская погода очень быстро ему напомнила, что начало декабря даже в более южных широтах – не сахар. А здесь мороз и вовсе не шутит. Пока бурлящая кровь горячила нутро, Влад шагал вперед, но когда адреналин схлынул, то он вдруг понял, что выскочил в чем был, без пальто. Замерзшие пальцы уже почти не гнулись, когда он вынимал телефон из кармана, чтобы вызвать такси.

В гостинице Влад выгреб из мини-бара весь алкоголь, набрал горячей – насколько мог выдержать – воды в ванну и погрузился с головой, чувствуя, как болезненно ломает окоченевшее тело.

Он откинул голову на бортик, сопровождая каждый спазм глотком виски, рома или текилы из крошечной бутылочки. Полил водкой сбитые костяшки, морщась от жжения.

Хреново было невыносимо.

Кроме прочего, Влад сложил в одну стопочку известные ему факты: то, что муж для Хель был вторым мужчиной, то, что после развода, по ее словам, она ни с кем до Влада не встречалась, да и после переезда было некогда… Посчитал свой порядковый номер в ее жизни, и ему стало нехорошо. Как она со своей страстностью умудрилась не броситься во все тяжкие?

И как ему жить с такой ответственностью?

Он снова погрузился под воду и открыл глаза. Смотрел сквозь зеленоватое марево на яркие светильники на потолке ванной.

Что теперь с этим всем делать?

Он не сомневался, что Хель не питала иллюзий на тему своего бывшего. Она была слишком умна для этого. Но наверняка защищала дочь от его обвинений. Защитила бы и сейчас, если бы они не расшумелись в прихожей, а этот… Юрка включил мозг и не начал нести свой бред.

Влад достаточно доверял своему умению разбираться в людях, чтобы понимать, кто тут прав, а кто – просто обиженный урод, которому абсолютно похрен, что будет после его слов. Он даже не сомневался, что у Хель или у папаши найдутся в роду и темные, и темноглазые.

Кулаки снова зачесались. Мало все-таки врезал, раз тот еще болтать мог. Ох, мало…

Мышцы горели огнем. Тело требовало бить – и бежать. Бежать к Хель. К Лее. Спасать. Выворачиваться наизнанку. Лишь бы не видеть больше их слез.

Но что он мог сделать?

Даже если он убьет этого Юрку, сказанных слов не отменить.

Это не саблезубый тигр, от которого можно защитить ценой своей жизни.

Это хреновы каменные джунгли, где убивают словом.

Влад выпил еще одну бутылочку с абсентом. Разгоряченную голову повело.

Вот отец с опытом юриста в самых разнообразных обстоятельствах – он выкрутился бы. Его никогда не ограничивали ни законы, ни правила морали. Мораль придумали умные люди, чтобы глупые не мешали им устраивать свою жизнь так, как хочется.

Влад в девяностых был еще ребенком, он не выгрызал право на собственную судьбу, как отец. У