Книга Домовая любовь - Евгения Некрасова

3.

Когда Лиля училась в десятом, их школу повезли в настоящую галерею. Лиля раньше не была в Москве, мама предлагала поехать, и друзья добирались на электричках, рассказывали сказки. Лиля ощущала, что была не готова к Москве. Сейчас она недавно рассталась с Андреем, который был после Максима и хуже него. Когда сказали, что повезут, она записалась. Андрей спал, когда они встречались, с двумя девочками из их мерцающей по панелькам компании. Когда это всё узналось, он рассказал, что он так переживает, что отец-водитель недавно ушёл от его матери к другой женщине. Медсестре из поликлиники, которая прикладывала ток к Лилиному шраму. Лиля не понимала, как это связано. Подумаешь, ушёл из семьи. Андрей сказал: тебе не понять. И правда. У неё отца не было никогда. И у Кристины не было. У половины их друзей не было, или они были так, будто их не было. После окончания экскурсии и свободного времени в галерее начался пересчёт. Двух пятиклассников нашли в буфете. Они так и не поднялись к картинам. В их городе такого буфета не было. Но такие чипсы и кола, на которые им хватило денег, продавались там почти в каждом ларьке. Лиля исчезла совсем. Мобильники у некоторых детей тогда уже появились, но не у Лили. Она так и не зашла в этот день в здание галереи. Не сдавала одежду в гардероб, не стояла в очередь в туалет, не шаталась по залам, не прятала глаз от смотрительниц. Лиля пропала в Москве. Её вертолётило от архитектурной мешанины из старых домов, совсем старых, совсем новых и древних. Глаза щипали от непривычки к красоте и разнообразию. Дома чаще всего были ниже, чем Лиля привыкла. Почти каждый позволял себе много лишнего и другого: цветы-листы из белого камня, несерость, большие окна, странные неожиданные наросты башен и балконов, стёкла или плитку с картинкой, треугольные крыши с трубами, огромные деревянные двери с каким-нибудь узором, иногда скульптуры прямо на стенах, на каменных карнизах – фигуры людей или каких-нибудь зверей. Особенно находилось много львов. Иногда они сидели с открытыми пастями по бокам от входа в здание. Улицы худее, непонятнее. Они плутали, извивались, будто не были уверены, куда им надо. В местах без тротуаров, дорог и домов росли деревья, кусты, газоны. Часто встречались церкви. У них в городе была одна, высокая, точно церковь-многоэтажка, из больших плит, построенная на окраине города, рядом с кладбищем, когда Лиля была в третьем классе. Много лет эта церковь была единственным, что в городе строили и достроили. Но тутошние все были старые, как дома, возможно старее. Невысокие, неправильные по форме, часто с разноцветными луковицами и глазками. Лиля пыталась привыкнуть к разным краскам. Она раньше смотрела чёрно-белый канал мира, а теперь переключила на цветной. Самое странное, что во многих этих зданиях (кроме церквей) жили люди. Они заходили туда с магазинными пакетами, детскими колясками, не обращая внимания на львов и колонны, выходили покурить на каменные балконы с белыми колбасными перилами. То есть вели себя точно так же, как и Лилины солюди из панелек. В глубине дворов она натыкалась на кирпичные пятиэтажки и даже однажды напоролась на панельку, почти как ее. Всё это делало этот новый мир ещё страннее.

Лиля вспомнила, что в 16:00 договорились ехать обратно. Она потушила сигарету и очень вежливо спросила у серьёзного, только что вышедшего из машины человека время. Он посмотрел в телефон и ответил: без-десяти-три. Полно в запасе. У Лили были часы, ей их мама подарила, позолоченные, с вроде-хрусталями в циферблате, они ни к чему Лиле не подходили, и такие носили учительницы в школе, поэтому их не носила Лиля. Она наткнулась на толпу, свешивающуюся с тонкого тротуара на проезжую часть. Все слушали низкую женщину в зелёном пальто и одновременно смотрели через дорогу и через металлический забор. Прям такой же, который до сих пор ржавел возле Лилиной многоэтажки и огораживал недостроенную панельку, с тех пор как Лиля упала. Она подумала: о, и тут недострой. Но оказалось – нет. За здешним забором виднелись верхушки кустов, а за ними здание-каменная-труба с глазками-ромбами. Лиля вспомнила ромбы с забора, огораживающего её бетонно-лесной завод и много чего ещё в её городе. Женщина в зелёном пальто рассказывала про этот дом. Лиля слушала тоже. Она задумалась над словом «архитектор», она слышала его раньше, но не осознавала, что это тот человек, который может придумать и сделать какой угодно дом, даже себе, как сделал вот этот человек. Лиля вспомнила бетонно-лесной лабиринт завода, Крановщицу, Строителя. Она курила и смотрела на дом-трубу с глазками-ромбами. Стоящая рядом женщина с морковными губами попросила не дымить на неё. А ещё она почему-то сказала Лиле, что у той, наверное, даже нет паспорта, а она уже курит. Лиля ответила, что ей шестнадцать, а паспорт получают с четырнадцати. И ушла. На самом деле паспорт ей действительно пока не выдали, в городе не было бланков.

Учительница отчитывала Лилю, сошкольники глядели зло, кто-то сплёвывал, матерился таким специальным образом, чтоб не слышали взрослые, но слышали содети. Выбились из графика, не успеют доехать без пробок, уже собирались идти в милицию из-за Лилиной пропажи. Сейчас было уже пять вечера, часы человека, который вышел из машины у дома со львами, показывали неправильно. Кто-то из содетей мужского рода предложил, чтобы Лиля поехала домой стоя. Она не обращала внимания, разложив волосы на спинке кресла, почёсывала головной шрам, смотрела на смазанный автобусным движением непрерывный московский электрический свет и думала про людей, которые могут придумывать дома́.

На следующий день Лиля сказала маме, что хочет стать архитектором и жить в Москве. Мама ответила, что у неё нет столько денег. Она поставила эту профессию рядом с непрофессиями вроде актёрства или филологией. И знакомств тоже нет, добавила мама. А главное, потом не устроишься. И напомнила Лиле, как она учится. В Москву зачем ехать, там всё далеко и дорого. Мамина подруга тётя Лена обещала устроить Лилю в местное медучилище, где работала замом по хозвопросам. Мама говорила, что даже когда всё разваливается, медперсонал нужен всегда и всюду. Хоть в Москве. Потом после учёбы можно попробовать туда переехать. Сначала получи профессию. Но Лиля знала, чем заканчивается застревание тут: свадебным серым платьем и младенцем с круглыми серыми щеками. Спрессованная жизнь в панельке с родителями, перемешанные с бетоном два, иногда три поколения. Медсестёр и других в городе не нужно много. Почти все мужчины после школы отправлялись в армию, после армии женились и начинали вахтовать на Север или в Моспитер. Девочки дожидались двух-трёхлетия своих детей, оставляли их своим матерям и уезжали тоже вахтами. Так что мама не сомневалась, что Лиля в Москве ещё поживёт.

Лиля отправилась искать справочник абитуриента. В Союзпечати сообщили, что закончился. Лиля пошла на рынок. Других мест не было. Она пыталась не ходить сюда часто. Продавец вроде-Барби исчез сразу после случая с лестницей. Лиля не боялась его, страшно было оттого, что он тоже тогда видел выросшую до потолка ступеньку. Каждый раз, когда она ступала на застеленный мокрыми картонками асфальт, двигалась сквозь ряды, ей думалось, что вот сейчас наткнётся на смуглого человека, продающего белых кукол с жёлтыми волосами. Справочник лежал на лотке с книжками и учебниками. Когда Лиля принялась его покупать, продавщица с широким лицом и зелёными глазами спросила, надоело ли той воровать, что она решила чуть-чуть поучиться. Лиля вспомнила, что отвлекала эту продавщицу вопросами про детектив, пока Кристина тем временем календарь унесла со звёздами русского рока. Кристину Лиля теперь встречала во дворе, в падиках среди содрузей, но они слова не связали с того случая в четырнадцатиэтажке.