Книга Волчья сотня - Наталья Александрова

– Этак вы договоритесь до того, – ехидно произнесЛозовой, – что и с красными можно заключить альянс. Они ведь воюют сДеникиным.

Кулябко даже поперхнулся от возмущения.

– О чем вы говорите! Во-первых, мы видим, что Деникиннаступает и дни красных сочтены…

– Как раз сейчас красные перешли в контрнаступление, иДеникин откатывается…

– Ну, это наверняка временное отступление… а во-вторых,красные скорее пойдут на самостоятельность Украины, чем Деникин. Генерал –страшный упрямец, он со своей «великой неделимой Россией» совершенно неспособенни к каким компромиссам.

– Короче, мы своими руками должны помогать этомусумасшедшему анархисту победить, забрать всю власть в свои руки, отнять у насвсе имущество…

– Господин Лозовой, – насмешливо заметил Кулябко,обращаясь к остальным присутствующим и как бы призывая их в свидетели, –очень беспокоится о своем имуществе. Он невероятно радеет о процветании своегомагазина, а мы с вами, господа, больше радеем о процветании и независимостинашей родной Украины. Не беспокойтесь, господин Лозовой, – Кулябкоиздевательски поклонился своему оппоненту, – будет процветать Украина,будет процветать и ваш драгоценный магазин. Но сегодня нас волнуют болеесерьезные, более значительные вопросы… В то время, когда такие лозовые думают освоей коммерции, наш человек, тот самый глубоко законспирированный агент УНА,[14] ежеминутно рискует жизнью в стане врагов! Деникинскаяконтрразведка неоднократно пыталась к нему подобраться, но этот герой, этотпламенный борец за наше общее дело вышел из всех проверок безупречным и сможетдальше выполнять свой патриотический долг. Сегодня батька Махно – наш вольныйили невольный союзник, и мы должны содействовать его победам над белымотребьем, топчущим священную землю нашей родной Украины. Завтра наши дорогиразойдутся, и этот бешеный анархист получит свою пулю… Эта пуля уже отлита,господа, уже отлита!

Поручик Селиванов, помогая себе зубами, перетянул раненую рукукуском ткани, оторванной от рубахи. Каким-то чудом роте удалось отбить еще однуатаку махновцев, соседняя рота тоже держалась из последних сил. Во время атакиему приходилось не столько стрелять по цепи противника, сколько следить, чтобыне разбежалась присланная ему на подмогу гражданская шваль. Молодец Стеклов!Хороший офицер, когда надо, рявкнул на свою инвалидную команду и даже «наганом»пригрозил, чтобы они поняли – сейчас для них безопаснее сидеть в окопе иотстреливаться, а не удирать по открытому полю под пулями махновцев исобственных офицеров, которые шутить не будут.

Неужели опять? Снова впереди показалась черная цепьмахновцев. При виде этого зрелища барин в тяжелой шубе заверещал, какпоросенок, и полез из окопа – прочь, в сторону города.

– Стой, сволочь! – яростно крикнул Селиванов ипередернул затвор винтовки. – Стой, скотина, стрелять буду!

Барин, ополоумевший от страха, ничего уже не слышал и несоображал. Он только дико повизгивал и полз на бруствер, съезжая обратно поскользкой глинистой земле.

Селиванов вскинул винтовку и выстрелил над головойдезертира. Тот грохнулся на дно окопа, глаза у него были белые от страха, новизжать перестал. Селиванов как следует тряхнул его за воротник шубы, вложилвинтовку в руки и повернул в сторону врага:

– Стреляй, скотина! И не в воздух, мразь, а вмахновцев! Иначе сдохнешь – или они тебя убьют, или я, что, впрочем, тебе будетуже безразлично!

Махновская цепь приближалась. Пули циркали над краембруствера – нет звука отвратительнее для солдатского уха. Селиванов посмотрелна правый фланг своей роты и увидел, как падает навзничь штабс-капитан Стеклов.

«Все, теперь уже точно все. Эту атаку мы не отобьем».Подумав так, Селиванов ощутил вдруг странный покой. Теперь уже все равно,совершенно все равно, что будет, – ведь это уже конец… Только повинуясьмноголетней солдатской привычке, он продолжал заряжать винтовку, наводить навражескую цепь и стрелять, стрелять, стрелять…

Вдруг что-то изменилось. Какой-то новый звук дошел до егоотупевшего, приглушенного, словно под наркозом находящегося сознания. Приподнявголову над бруствером, поручик оглянулся. Со стороны города подходилжелезнодорожный состав. Неужели пришло наконец подкрепление?

Поезд остановился в полуверсте от позиции. Отъехали всторону раздвижные двери теплушек, и из вагонов начали выталкивать оседланныхлошадей.

Кони скатывались по насыпи и вставали на ноги, отряхиваясь.Следом за лошадьми на насыпь выпрыгивали терские казаки Шкуро, выглядевшиесвирепыми дикарями в своих папахах из волчьего меха. Они быстро ловили своихлошадей, поправляли седла и строились, готовясь к бою.

Поручик Селиванов первый раз видел такой способ выгрузки и судивлением убедился, что ни одна лошадь не покалечилась, не сломала ног.Усмехнувшись, он вспомнил Толстого, у которого Вронский, неудачно сев в седло,сломал хребет своей лошади Фру-Фру. На самом деле это невозможно, лошадь –очень сильное животное, с крепкими костями.

Казачьи сотни выстроились, вперед выехал знаменосец сизвестным каждому в армии стягом разбойничьей дивизии Шкуро – волчьей шкурой надревке. Раздалась четкая команда, и казаки пошли в атаку. Махновские цепи,смешавшись, побежали назад, к своим…

– Ну, инвалидная команда! – весело крикнулСеливанов, поворачиваясь к своему окопу. – Считай, повезло, выжили!

Он хлопнул по плечу привалившегося к брустверу барина вшубе. От удара тот потерял равновесие и завалился на спину у ног поручика.Селиванов помрачнел: во лбу барина зияла черная дырка. В самом конце боянесчастный штафирка поймал шальную пулю.

Переброшенные по приказу Май-Маевского с фронта казакибыстро решили исход дела – покрошили махновцев в капусту, а уцелевших отогналидалеко от города. Через два часа их погрузили обратно в эшелон и отправилиснова на фронт против красных. Владимир Зенонович Май-Маевский очень частоприменял такой прием – имея гораздо меньше войск, чем противник, онперебрасывал части по рокадной[15] железной дороге с одногоучастка фронта на другой, так что один и тот же полк мог принимать участие вдвух-трех боях в один день.

Он видел перед глазами только ее залитое слезами лицо. Онато отстранялась от него, чтобы рассмотреть получше, и с болью замечалапреждевременные морщины, горечь в глазах, то снова прятала лицо у него на грудии сотрясалась от рыданий. Здесь, в старой риге на окраине города, они нашлисебе пристанище. Оставаться так близко к городу было опасно, но пришлосьостановиться, потому что Варя совсем обессилела, да и Борис от голода ипереживаний был не в лучшей форме. Саенко оставил их ненадолго, чтобы поискатьводы.