Книга Тоннель - Туве Альстердаль

— Едва ли он был единственным.

— Мне кажется, Ахо Геллер должен его знать. Они были ровесниками, могли ходить в один класс. Возможно, он в курсе, что же там на самом деле произошло.

Курт Леманн какое-то время стоял, молча глядя на пустынный ландшафт. Впрочем, пустынный — неверное слово. Земля был разорена, но она жила, складывалось ощущение, что она почти дышит.

— Ахо никогда не упоминал ничего подобного, — наконец проговорил он, — но ведь он не рассказывал о том, что было. Когда я был ребенком, мы часто играли с ним в железную дорогу, ему нравилось собирать вагончики поездов.

— Заведующая в доме престарелых сказала, что память может возвращаться и что деменция зачастую вызвана тем, что в прошлом человек пережил некие трагические события, которые могли травмировать его психику.

— Он даже получал из-за границы посылки с вагончиками и локомотивами, — продолжал Курт Леманн, словно не слыша меня. Здесь, на высоте, не встречая никакого сопротивления, крепко задувал ветер, трепал перед лицом мои волосы. — В те годы получать с Запада по почте только и можно было, что марки да модели поездов. Дядя Ахо следил за тем, в каком порядке располагаются станции. Некоторые из них я потом узнавал, когда мы уже могли ездить на Запад. Часть же названий отсутствовала. Пустые белые таблички. Сам Ахо Геллер не хотел никуда ездить. Он лишь пытался воссоздать тот путь, которым приехал сюда.

— Вы упомянули, что он говорил о липе и о том, что кто-то кричал…

— Я угощаю его коньяком, — рассказывал Курт Леманн, — совсем немного, сорок миллилитров, не больше. Мы разговариваем с ним о сегодняшнем дне. Иногда он путает и принимает меня за моего отца. Тогда я напоминаю ему, кто я есть на самом деле, хотя это всегда его расстраивает. Эмиль был для него и как брат, и как отец. У меня с собой газета, и я показываю ему сегодняшнюю дату, читаю ему последние новости. Однако в дни, когда у него случаются приступы мозгового расстройства, мы встречаться не можем. Стоит уступить сумбуру, что творится у нас в головах, и вот мы уже в какой-то степени потеряны для самих себя.

Он настоял на том, чтобы я отправилась в дорогу, пока меня не застал дождь. Видно было, что наша встреча его утомила.

Я скатилась с горы вниз на велосипеде и взяла курс обратно на Гросрешен.

* * *

Дозвониться до Поля оказалось не так-то просто. Я решила написать ему эсэмэску, в которой попыталась объяснить, зачем мне понадобилась копия квитанции об оплате нашего номера в Праге, запуталась в собственной лжи о вычете расходов и все стерла. Звучало не слишком убедительно.

Я поглядела в окно на озеро, гладь которого мерцала стальным блеском в сумерках. В двадцати милях от дома, от усадьбы, от Даниеля — легче, чем сейчас, уже не будет.

— А, это ты… Привет.

Этот голос вечно творил со мной что-то странное, делая меня абсолютно беззащитной перед ним. Сейчас он прозвучал легко и беззаботно, но вместе с тем чувствовалось, что Поль напряжен.

— Можешь говорить? — прошептала я.

— Да… Случилось что-то?

— Нет, то есть да, но речь сейчас не о нас.

— Хорошо.

Настороженная тишина, учащенное дыхание в трубке.

— Та ночь… — начала я. Пожалуй, будет лучше рассказать как есть, тогда он поймет всю серьезность ситуации. По ходу рассказа мне несколько раз приходилось прерываться и спрашивать, на связи ли он еще, настолько тихо становилось в трубке. Я не стала рассказывать о задержании Даниеля, ведь все уже закончилось, сказала только о том, что полиция хочет проверить мои показания.

Чистая формальность.

— Представляю, каково тебе сейчас, — посочувствовал он, — но я не испытываю желания оказаться втянутым в это дело.

— Это просто бумажка.

— Я не уверен, что она у меня осталась.

Еще как осталась, подумала я, ты постоянно сохраняешь все чеки, вычитаешь свои издержки на налоги или оставляешь их организатору турне, сколько раз ты писал мое имя на квитанциях, с ошибками или очень неразборчиво, потому что проверяющий требует, чтобы в чеке было проставлено имя.

— Я буду тебе очень благодарна, если ты поищешь, — сказала я.

— Само собой, поищу. Пришлю тебе, как только найду.

— Спасибо.

Снова тишина, пока мы подыскивали подходящие слова для прощания.

— Созвонимся, — сказал Поль.

— Созвонимся, — сказала я.

* * *

Мне захотелось подвигаться, и я спустилась вниз. На стойке регистрации никого не оказалось, зато в обеденном зале был накрыт чай с печеньем, я взяла себе еще пригоршню карамелек. В баре за кружкой пива сидел один-единственный посетитель. И хотя я не смотрела в его сторону, мне показалось, что он наблюдал за мной, когда я снова пошла наверх.

Время было еще не совсем позднее, и я решила позвонить Даниелю.

— Прости, — сказал он, прежде чем я успела вымолвить хоть слово.

— Тебе не нужно просить прощения.

— Я наговорил ужасных вещей.

Я сглотнула и поглубже забралась под одеяло, в гору из гостиничных подушек, во что-то мягкое.

— Отчасти это было правдой. Я действительно хочу, чтобы все всегда было хорошо, и зачастую не желаю видеть вещи такими, какие они есть на самом деле. — Мне показалось, что я слышу на заднем плане шум воды, должно быть, он стоял на берегу реки.

— Это не так уж и плохо. Желать, чтобы все было хорошо, — заметил Даниель.

Пока длилась пауза, я успела во всем раскаяться, в том, что уехала, что предала его и разговаривала с Полем, несмотря на то что с ним уже покончено, да, покончено. Раскаялась во всем, что я сделала или, наоборот, не сумела сделать.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я.

— Я снова был в полицейском участке, — сообщил Даниель.

— Это еще зачем?

Я вылезла из постели, снова ощущая потребность в движении. Четыре шага до одной стены комнаты и пять шагов до другой — это напомнило мне тюремную камеру.

— Ничего страшного, они только хотели, чтобы я взглянул на снимки. Молодые люди, все как один темноволосые. Должно быть, они всех цыган собрали с округи с тем, чтобы я указал на одного из них.

— И что ты сделал?

— Я ведь никого не видел в то утро. Я им много раз это повторял, и все же они настояли, чтобы я взглянул. У меня сложилось впечатление, что они очень хотят, чтобы я на кого-нибудь указал, не важно, виновен человек или нет, главное — чтобы они могли считать дело раскрытым.

— А я встречалась с отцом Анны Джонс, — призналась я. — Я тебе все расскажу, когда вернусь домой.

— А когда ты вернешься?

* * *

После звонка сон еще долго не шел ко мне. Тогда я устроилась с ноутбуком и принялась записывать для памяти, чтобы ничего не забыть.