Книга Тридцать три поцелуя на десерт - Марина Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Война разрушила сложившиеся за столетия связи, и как оказалось, восстановить разрушенное не так-то и просто. Сколько сил я приложил, сколько нервов убил, пытаясь объяснить местным, что работать на замковых полях выгоднее, чем наниматься на фермы зажиточных горожан!
– Это же ваша земля, – с пеной у рта доказывал я. – Ваша! Что ж она у вас пустой стоит? Чем плохо дома-то работать?
– Да чего плохо-то, барич? – бухтели мужики. – Оно-то хорошо, да только кто ж нам заплатит?
Я мозоль на языке натёр, объясняя, что они сами же себе на жалованье и заработают, когда вырастят пшеницу, да продадут её мельнику.
– А чего мельнику-то? – пугался, собственно, мельник. – Я что, крайний? Мне и самому жрать нема чего.
– Потому и нема, – рычал я, – что у фермеров зерно дорогое. Ты ж не зерно у них покупаешь, а жернова им в аренду сдаёшь!
– Тебе, барич, виднее, – соглашался мужик. – Оно, может, и таво… как ты сказал? Чаво я делаю?.
...Но потихоньку дело пошло на лад, и те поля, что к замку ближе, снова стали обрабатываться, в замок по осени десятки подвод съезжаются, а в прошлом году в Городе-под-стеной – том городе, который построил я и мои люди – состоялась первая в истории ярмарка урожая.
Отогревается народ, доверяет. Нельзя мне их сейчас подвести. Что я, не знаю, как МК работает? Приедут, перетрясут всех, перепугают, на дыбу виновников повесят, а может, и не только виновников. А потом уедут.
А мне тут жить.
Мне и моим людям. И детям нашим. Не год и не два – а до тех пор, пока стоит Щит. А он, хочется верить, стоять будет ещё очень-очень долго...
Стукнув костяшками пальцев по косяку, я толкнул скрипучую дверь и, согнувшись, просунул в узкий проход голову и плечи.
– Эй, Лиса, ты так поёшь сла…
– Ой, мамочки!
– ...дко…
Мне в лицо прилетело чем-то мокрым, пахнущим ванилью и клубникой, но я даже не дёрнулся, прикипев взглядом к открывшейся мне картине.
Мокрую одежду Мадди успела снять, но из сухой до моего прихода надела лишь короткую нижнюю юбку из белого хлопка и плотные серые чулки…
Волосы подколоты на макушке, отчего шея кажется совершенно беззащитной, хрупкая линия плеч, тонкие ключицы, мягкие полушария груди с выпуклыми коралловыми сосками. Бархатными. Напряжёнными.
Мой рот наполнился слюной, голова звоном, а член – кровью.
– Отвернись! – взвизгнула Мадди, скрестив руки перед собой и пронзая меня разъярённым взглядом.
– Прости! – Я стремительно зажмурился, вваливаясь в комнату и поворачиваясь лбом к двери. – Я... Прости, пожалуйста! Я стучал.
– Но я не позволила войти! – шипела Лисичка, шурша одеждой и весьма нескромно ругаясь.
– Я почти ничего не успел рассмотреть, – сипло соврал я.
– Лучше молчи!
– Правда. Тут темно, как у демона в заднице… – Бруно крохобор! Расстарался бы на более дорогие маг-лампы, я больше успел рассмотреть! – Прости, Лисичка! Я не хотел тебя смутить.
Вздохнув, я открыл глаза. На двери было несколько довольно широких трещин, из которых тянуло холодом. Машинально провёл по ним рукой, замазывая магией, и не торопясь оборачиваться. Мадди, по всему видно, девица, но вряд ли в наш просвещённый век она сумела сохранить ту степень девичьей наивности, которая позволяет не догадываться о причинах, из-за которых у мужчин между ног внезапно вырастает бугор.
– Мадди?
Но до чего она хороша! А бархатные вершинки груди сами просятся в рот…
– Ты точно ничего не видел.
– Только коричневые чулки, – со всей искренностью соврал я после секундного раздумья. – И нижнюю юбку. Она… – Я замялся, не зная, что сказать, – не очень длинная.
Лисичка снова что-то проворчала.
– Что?
– Можешь поворачиваться.
Синее платье под горло, кофточка с дюжиной мелких пуговиц. Волосы по-прежнему заколоты, а взгляд смущённый.
Смущённый – это хорошо. Это гораздо лучше, чем испуганный.
– Прости, – снова извинился я, поднимая с пола влажное полотенце. Пальцы дрожали от желания поднести его к лицу, чтобы ещё раз вдохнуть аромат, который вот уже несколько дней кружил мне голову не хуже самого крепкого портвейна, но я сдержался. О щёки Мадди и без того можно было обжечься. – Я так задумался о проблемах, что совершенно не принял в расчёт тот факт, что ты можешь быть не одета.
– Да?
– Да врёт он всё, – раздалось из-за миски с водой, и я увидел длинное белое ухо. – Не верь ему, хозяйка. С такой наглой рожей правду не говорят.
Надо сказать, что Тьма в этом вопросе оказалась раздражающе прозорливой.
– Гони его взашей.
– Гони, – покорно согласился я. – И можешь до конца жизни со мной не разговаривать. Даже в обмен на медовые пряники и говяжьи джерки.
Кончик любопытного носа дёрнулся.
– Джерки?
Я глянул на Мадди. Забыв про смущение, она закусила губу и с нежностью и насмешкой во взгляде любовалась мелкой прожорливой шантажисткой.
– Это такие полосочки сушёного мяса. Нежные. Ароматные. Вкусные.
– Мы хотим, – тут же заявила Тьма. – Мы любим эти… Как оно называется? И пряники любим. Много. Десять штук.
Лисичка звонко рассмеялась, и я не выдержал. Шагнул к ней вплотную, обхватил ладонями розовые щёки и слизал ванильный смех с мягких губ.
– Брэд…
– Поцелуй. Прошу.
С тихим стоном она расслабила плечи и чуть откинула голову назад, глянув на меня из-под полуопущенных век.
– Д-да… Конечно… Я ведь должна. Это плата за помощь. И…
И да! Прижалась к моим губам полураскрытым ртом. Сла-адким, нежным, неумелым и совершенно крышесносным. Я с ума схожу от этой девчонки!
В мозгах – пустота. В штанах – камень.
– Мы вообще-то джерки больше на ужин любим. Можно нам их сейчас? А пряники, так и быть, завтра.
Мадди встрепенулась, упёрлась руками мне в грудь.
Я хотел себе собственного рогля? Я идиот.
– Хотя, если что, можно и сегодня.
Интересно, переваривают ли рогли мышьяк? Надо у Бренди спросить – она точно должна знать.
Начиная с памятного похода на ярмарку и по сей момент с неба неустанно что-то сыпалось. Сначала отвратительная изморозь, затем – ледяной дождь. Не холодный, а именно ледяной. Телега снаружи покрылась тонкой корочкой льда, температура резко снизилась, а от завывания ветра у меня кровь стыла в жилах. Одно хорошо – дорога хорошенько подмёрзла, и можно было обходиться без магии.