Книга Валентайн - Элизабет Уэтмор

Вы против этого протестуете, Кит? – В глазах у Клеменса нет и намека на улыбку. Он змея. Если включить кондиционер посильнее, пульс у него упадет почти до нуля.

Ведь чем мы тут заняты? – говорит он. – Имеются ли достаточные улики для того, чтобы за отсутствием обоснованных сомнений вынести вердикт, который погубит жизнь молодому человеку?

Но с меня хватит. И я говорю: Она ребенок, слышите, говнюк?

Клеменс отходит, садится за свой стол и подпирает голову руками. Судья Райс ударяет по столу рукояткой пистолета и говорит так тихо, что все вынуждены податься к нему. Миссис Уайтхед, я понимаю, как тяжело далось это вам и вашим родным, но обещаю: если выругаетесь у меня в зале еще раз, то проведете сегодняшнюю ночь в тюремной камере. Вы поняли меня?

Да.

Да – что? Белобровое лицо судьи сделалось красным, как свекла.

Да, говорю я.

Да – что?

Я понимаю, чего он добивается. Когда я была девочкой года на два старше Эйми, у нас с отцом случались серьезные склоки – главным образом из-за того, что постоянно спорила с ним по всякому мелкому поводу. И однажды дошло до края. Мы стояли на дорожке друг против друга, он задавал вопросы, а я смотрела ему в глаза. Мне нравилось, что я уже такого роста и могу смотреть ему прямо в глаза. Он что-то спросил, а я сложила руки на груди и сказала: Да.

Он сказал: Да – что?

А я ухмыльнулась: Ага.

Он дал мне пощечину. Да – что?

Да. – Он снова ударил по щеке. – Да – что?

Да.

Когда папа ударил меня третий раз, я сказала то, что он хотел услышать – да, сэр, – но не забыла этого и никогда по-настоящему не простила. И поклялась, что никогда не ударю моих детей. А сейчас оглядываю зал, ищу, кто встанет на мою сторону, поможет пережить это утро. Мистер Рамирес слегка кивает, и я думаю, каково ему живется здесь, в Одессе, после случившегося. Думаю, как там сейчас мать Глории и когда ей удастся снова увидеть дочь. Ведь это важнее всего, а вовсе не моя гордость. И я смотрю на судью, сжимаю губы и улыбаюсь. – Да, сэр.

Но он не отстает: больно видеть, когда молодая женщина, мать, позволяет себе так выражаться в суде.

Да, сэр.

Благодарю. Этот молодой человек угрожал вам?

Судья, он так себя вел – я ничего подобного не видела. Это как будто сам дьявол приехал ко мне на двор. С таким злом я в жизни не сталкивалась.

Вскакивает Клеменс. – Протестую! Угрожал вам – да или нет?

Мэри Роз, угрожал ли он вам или вашим родным?

Нет. Сэр.

Вот, молодец, говорит Клеменс, и судья Райс откидывается в кресле. Заводит руки за голову. – Мистер Клеменс, у вас есть еще вопросы к свидетельнице?

Только один. Миссис Уайтхед, вы направляли ружье на мистера Стрикленда?

Вижу, как вздохнул Кит, перебирает свои бумаги и наклоняется вперед. Но на Стрикленда не смотрю. – Да, направляла.

* * *

Виктор Рамирес стоит возле своей машины, уже взявшись за ручку двери, и видит, что я бегу к нему по парковке. Через десять минут мы должны вернуться в суд, а я, не пробежав и десятка шагов, уже задыхаюсь. Смотрю на свою грудь – не просочилось ли молоко на блузку, – и подхожу к мистеру Рамиресу, как будто, если окажусь близко, мне станет легче.

Говорю: Простите. Я хочу помочь Глории.

Глори, поправляет он и смотрит на небо, как будто меня нет.

Можно с ней увидеться и поговорить, спросить, как она себя чувствует?

Он издает тихий смешок. Нет, мэм, говорит он. Нельзя. Он открывает дверь и садится за руль. Я хочу придержать дверь, но он мягко отводит мою руку.

Вы уезжаете?

Да, мэм.

Мистер Рамирес, пожалуйста, попросите её дать показания.

Вы все тут не услышите, что захочет сказать Глори. Понимаете, миссис Уайтхед? – Он закрывает дверь, заводит мотор и уезжает.

* * *

Кит встает и оттягивает воротничок на шее. Мэри Роз, вы можете еще раз описать нам, как выглядела Глория в то утро, когда появилась перед вашей дверью?

Да, могу.

Только давайте быстро, говорит судья Райс. Если заставлю мою мадам ждать и у них там кончится филе, мне придется ночевать на воздухе с лошадьми. – Зал разражается смехом. Смеется Дейл Стрикленд – глухо, монотонно, от этого звука сводит зубы. Даже миссис Хендерсон улыбается. Не смеемся только мы с Китом Тейлором.

Когда я возвращаюсь на свое место, Стрикленд протягивает руку и большим пальцем касается моей ладони. Волоски у меня на руках встают дыбом. Дверь в конце зала открывается, и в узкой полосе света видна плавающая в воздухе пыль.

К нам быстро идет Кит, а присяжные сидят спокойно, не обращая на нас внимания. А может быть, в зале шум, и все нас видят, но я запомню всё именно так: тишина, и при воспоминании о ней мне всякий раз хочется закричать.

Мэри Роз, – едва слышно говорит Стрикленд. Ноготь его большого пальца тихонько царапает мне ладонь. Наручники все еще на нем, и я чувствую прикосновение металла к моему запястью. – Мэри Роз, – говорит он – и как же мне противно, что он знает моё имя, – я хочу сказать вам, как я огорчен, что причинил вам и вашим родным неприятности. Он улыбается, но губы сжаты. Когда всё это кончится, надеюсь снова вас увидеть в более приятной обстановке – у вас на ранчо или здесь, в городе.

Он говорил очень тихо; даже не уверена, что правильно расслышала. Но кое-что еще поняла про Дейла Стрикленда: он хитрее меня. Потому что, когда отвечаю ему, стараюсь, чтобы меня услышали все в зале. Ну, приходи, говорю я ему. С удовольствием разнесу твою поганую башку.

Сумасшедшая, говорит кто-то, и все начинают болтать одновременно, их бормотание наполняет зал, как далекие раскаты грома. Дейл Стрикленд ухмыляется, глядя на меня, а потом судья Райс ударяет по столу рукояткой пистолета. Губы у него сжались в ниточку. Миссис Уайтхед, говорит он, надеюсь, ваш муж присмотрит вечером за ребенком. Неуважение к суду.

Прекрасно, говорю я. Я вас не боюсь, старик. И пристав уводит меня.

На ночь я в тюрьме не останусь – только шесть часов в камере предварительного заключения. В четыре часа заседание закрывается, судья Райс подходит к камере и говорит: – Достаточно. Вы готовы идти домой, юная леди? Усвоили урок?

Да, отвечаю я.

Да – что?

Да.

Он смотрит на меня долгим взглядом, и я думаю, что опять будет столкновение, но он только качает головой и уходит.

Пока там ищут ключ и отпирают, блузка пропиталась насквозь, грудь тяжелая от молока, я с трудом могу выпрямиться. Прижав сумочку к боку, прохожу мимо дежурного полицейского и слышу, как за спиной в коридоре смеются. Смеются, когда выхожу из отделения, закрываю за собой дверь и иду через парковку к машине.