Книга Сны женщины - Евгений Хохлов

Лия: То ли между ребрами, поближе к сердцу, то ли неприятно в животе? Болезнь ясна. И лекаря не надо. Я так и знала.

Юдифь: И Олоферн как будто бы все время рядом. Он – как весеннее дерево, мощен, полон соков, теплый душистый ветер буйствует в его кудрях. Я полюбила?

Лия: Как тебе сказать? Просто ты его жаждешь. Любовь – что вода. Если пытаешься пить из пустого сосуда, понятно, одна глупость выходит: неурядицы вроде душевного зуда, опасное сгущение крови и телесное пересыхание. Впустую ты и пробавлялась до сих пор, бедняжка моя. Но вот перед тобой полноводный источник… И ты готова прыгнуть с головой, упиться, утонуть.

Юдифь: Упиться, утонуть…

Лия: Только ты в своей жизни утопленников не видела. Зрелище, я тебе скажу. Ужас, что такое. И никому-то они не нужны, все-то ими брезгают. Потому упивайся, конечно, пока всласть, но себя помни, не утони, голубка.

Юдифь: Лия, мне страшно. Я и впрямь готова утонуть. Но я забыла – я здесь не за этим. Я пришла не за любовью, а – совершать отмщение. За свой город.

Лия: Снова-здорово. Ты сама себе город! И если ты не позаботишься о собственном благополучии, мира тебе не видать. Всю жизнь станешь воевать, сама не зная с кем, а более всего с самой собою! Насладись! И отринь! А если зачнешь дочь, так тобой желанную…

Юдифь: На ее голову падет проклятье. Или не падет?

Лия: Не падет. За что это? Если все по справедливости. Тебе с дочкой будет веселее. Если уж случится дочка. В таком деле лучше не загадывать. А то родится еще какой-нибудь Манассия.

Юдифь: Не могу думать о том, что должно свершиться.

Лия: А что такого необыкновенного может случиться? Земля не разверзнется, если ты с Олоферном возляжешь. А вот в разум войдешь, утолив страсть. И поймешь, что я права насчет подлого бородатого племени. Что там за шорох? Гляди-ка, принесли ковры. И одежду. Роскошную. Только не нашу. И ножик, стало быть, пропа-а-ал… Ай-ай! Подлое бородатое племя! Я так и говорю! Последнее имущество отнять у женщины! Но делать нечего. Давай-ка одеваться. Уж я тебя, госпожа, нынче украшу!

Юдифь: Пустой глоток любви и полный – ненависти. Нет! Наоборот… Сколь тяжкий труд – любить и ненавидеть. Любить его, ненавидеть себя. Нет! Наоборот…

Свет гаснет, и освещается другая половина сцены. Богато убранный шатер Олоферна. Здесь Олоферн и Вагой.

Голос за сценой:

«И сказал Олоферн евнуху Вагою, управлявшему всем, что у него было: ступай и убеди еврейскую женщину, которая у тебя, прийти к нам и есть и пить с нами: стыдно нам оставить такую жену, не побеседовав с нею; она осмеет нас, если мы не пригласим ее».

Вагой: Ты говоришь, торопит Навуходоносор, будь он вовек прославлен и лета его долги? Но он всегда торопит. Он давно привык, что перед одним только его именем народы трепещут и покоряются. Во многом это твоя заслуга, Олоферн.

Олоферн: Мы говорим не о моих заслугах. Тем более что о них быстро забудут, если не покорится Иудея. А я заигрался здесь, сидя у Бетулии. Хотел дать отдых солдатам, да заигрался, захватив источник, что было легко. Город на горе, источник под горой. Тут бы и дурак справился. Я плохой военачальник, Вагой.

Вагой: Ты и сам так не считаешь. Кроме того, нетрудно все исправить. Бетулия на последнем издыхании. Или перемрут там все от жажды, или не сегодня завтра сдадутся. Не давай им пить, прояви коварство. Женщина не стоит проигранной кампании. К тому же этот нож, которым ты играешь… Здесь пахнет вероломством. Зачем, ты думаешь, она его принесла с собой?

Олоферн: Ясно, зачем. Меня во сне зарезать.

Вагой: Вот именно.

Олоферн: И все же… Я, как мальчишка, впервые осознавший красоту женщины, готов вот этим самым ножом, оружием вероломства, писать ее имя на песке. Нет, не на песке – на камне, чтоб увековечить. Моя Юдифь.

Вагой: Еще не твоя. Не совсем.

Олоферн: Но будет моей! Не сегодня, так завтра. Как она прекрасна! Мои серьги могут служить ей браслетами, так тонки ее запястья. Ее стан легко обхвачу пальцами – они соединятся. Ее бедра – шелковичный кокон. Ее стопа меньше моей ладони… Я надеюсь, ей вплетут бусы в прическу? Я бы с наслаждением расплел, и прохладный жемчуг посыпался бы к ее ногам с тихим шорохом. Хочу спустить с плеч ее платье – знаю, ничего не может быть нежнее ее сосцов. Моя борода коснется ее кожи, и затрепещет женщина, и я восхищусь и приникну. О пернатый Ашшур, бог богов, о Иштар! Вы милостивы, послав мне ее!

Вагой: Просто удивительно, как ты вдруг стал красноречив и вдохновенен. Олоферн, она не более чем красивая женщина.

Олоферн: Нет, я чувствую, что она не просто женщина. Она для меня – истина. И так же как истина головоломна. Ее постичь не менее сложно, чем на гору взойти, в заоблачные выси, к вечным льдам. Вагой, ты евнух, тебе не понять.

Вагой: Когда я понял, я стал евнухом.

Олоферн: Ты просто трус.

Вагой: Когда я слышу плохое слово о себе, я закапываю его на глубину семи локтей и спокойно живу дальше.

Олоферн: Прости.

Вагой: Прежде чем обвинять меня в трусости, подумай: для кастрации толика смелости нужна?

Олоферн: Ой, прости.

Вагой: Будто ты до сих пор не постигал женщину – как истину или не как истину – прямо на поле брани, в пыли и в крови. И ни на какую гору не надобно лезть. Возляг с ней и постигни. И никаких чудес не последует, будь уверен. Все они на один манер.

Олоферн: Еще раз прости.

Вагой: И поскольку я точно знаю, что ты в четвертый раз извиняться не будешь, а только рассердишься, я скажу, что простил. Но вспомни, скольких сгубила женская красота. Ибо любовь красавицы подобна испепеляющему пламени…

Олоферн: Поди ты со своей прописной мудростью, Вагой! Мы на войне, а не в дворцовых палатах. А на войне начинаешь хоть смутно, да различать, где истина, где так – перестоявшийся шербет или там острая приправа, а мясо-то испорчено.

Вагой: Воистину острая приправа. Брось ты этот нож.

Олоферн: Это мой трофей и талисман. Не брошу. А взамен я дам ей любовь.

Вагой: Эта женщина сюда пришла не за любовью, а за славой. Она – сама война. Олоферн, ты обезумел, где твой разум?

Олоферн: Мой разум при мне, но и чувствам найдется место, и жажде наслаждений.

Вагой: Чувства и наслаждения преходящи, разум постоянен. Если ты поразмыслишь немного, ты поймешь, что любое наслаждение несет страдание, ибо ты боишься потерять то, чем наслаждаешься. Пышный сад увянет, красавица состарится и превратится в каргу. Мы одну такую видели сегодня. Рядом с красавицей. А разум, если, конечно, не разрушать его наслаждениями…