Книга Что же тут сложного? - Эллисон Пирсон

К счастью, речь моя достигла момента, когда можно передать слово Гарету, поэтому я без тени стыда говорю:

– Прошу прощения, я на минуту вас покину. Оставляю вас в умелых руках Гарета, нашего легендарного руководителя отдела исследований. Гарет и Элис ответят на любые ваши вопросы. Гарет, вам слово.

Гарет и Элис взирают на меня так, словно я сунула им в руки маленькую атомную бомбу, но мне сейчас не до того. Вскакиваю и, мелко перебирая ногами, точно краб, бегу через просторный зал, стараясь не разжимать бедер, чтобы ни капли не упало на светлым-светлейший деревянный пол. Слава богу, на мне плотные черные колготки, поскольку я рассчитывала, что сегодня будет обычный рабочий день, а не прозрачные чулки, которые я обычно надеваю на презентации, чтобы произвести впечатление на клиентов.

С трудом открываю тяжелую дверь и вваливаюсь в женскую уборную. Такого красивого туалета я еще не видала. Стены оклеены серебристыми обоями в стиле шинуазри, разрисованными бледно-розовыми магнолиями и порхающими колибри, которые выглядят совершенно как живые, вот-вот слетят с рисунка ко мне на руку. Раковина широкая, точно керамическая баржа, едва ли не больше всей моей ванной комнаты; на подоконниках заросли белых орхидей. Спустив колготки и трусики на щиколотки, я практически валюсь на унитаз и наконец могу оценить ущерб. Непередаваемо. Кто бы мог подумать, что из одного человека может вылиться столько крови? И не просто крови, а каких-то сгустков, похожих на куски печени. От одного лишь взгляда на них у меня кружится голова, даже кажется, что у меня выкидыш, но потом вспоминаю, что не занималась сексом с кануна Нового года, так что беременной быть никак не могу. Мне сразу становится легче. Впрочем, ненадолго. Господи, пожалуйста, помоги, кто-нибудь, помогите мне. Мне жарко, плохо, но не могу же я просидеть тут весь день, просто не могу. Это кровотечение совершенно точно не входит в наши рекламные материалы. Думай, Кейт, ДУМАЙ! Пора утопить лох-несское чудовище в унитазе и вытереться.

Я аккуратно снимаю сперва колготки, потом трусы, стряхиваю, насколько получается, в унитаз эти ошметки со скотобойни, смываю и засовываю между ног огромный кусок туалетной бумаги. Осторожно поднявшись, кладу трусы с колготками в раковину, открываю горячую воду и выливаю в нее столько мыла, сколько мне удается выжать из серебряного дозатора. Энергично полощу, оставляю отмокать. Жду несколько секунд, чтобы туалетная бумага между бедер впитала вытекшее из меня кровавое месиво, потом вынимаю и смываю в унитаз. Повторяю процедуру. Снова смываю. Повторяю процедуру пять раз, пока не кончается бумага. Оглядываюсь в поисках нового рулона. Не вижу ни одного, а из меня все еще течет.

Роюсь в сумочке, хотя прекрасно знаю, что тампонов там нет. Черт. Последние несколько месяцев менструации были такими скудными и редкими, что я совершенно расслабилась. Впрочем, едва ли тампон сдержал бы эту багровую волну. В отчаянии хватаю изящное льняное полотенце с монограммой “ВВ” в уголке, вышитой вручную специально для олигархов, которые охотятся на медведей, и складываю в подобие прокладки. Засовываю между ног, как маленький гамак. Теперь мне нужен какой-нибудь кусок целлофана в качестве защитного слоя, чтобы не протекло, – шапочка для душа, мусорный пакет, что угодно. Ищу всюду – ничего. Только жидкое мыло и штук тридцать огромных орхидей. Что ж, отчаянное положение требует отчаянных мер.

Достаю из раковины трусы и колготки, даю грязной воде стечь, снова споласкиваю. Чистыми, конечно, их не назовешь, но и так сойдет. Выжимаю, насколько хватает сил, быстро надеваю влажные трусы. Беру самый большой лист орхидеи, который нашла, – блестящая зеленая поверхность не пропускает воду, а если его перевернуть, по форме лист похож на идеальный челн – и засовываю в трусы, чтобы полотенце мистера Великовского не сползло. Потом натягиваю колготки, которые, как ни странно, выглядят пристойно. Присев на корточки, вытираю брызги крови ершиком с золоченой ручкой и монограммой. Чувствую себя убийцей на месте преступления.

Сколько времени я провела в туалете? Кажется, будто несколько часов, но, вероятно, считаные минуты. Соберись, Кейт. Быть может, еще удастся спасти презентацию. Оглядываю себя в висящем над раковиной венецианском зеркале, рябом от времени. На щеках пунцовый румянец. Быстренько пудрюсь. Поправляю помаду. Такое ощущение, будто вместо полотенца у меня между ног мокрый подгузник, до того оно здоровое, но едва ли под юбкой заметно. Надеюсь, что нет. Возвращаюсь из туалета в зал. Слышу теплый валлийский акцент Гарета и успокаиваюсь. Все в порядке. Извиняюсь перед всеми, непринужденно упомянув о съеденных на обед морепродуктах, благодарю Элис и Гарета и подхватываю презентацию с того места, на котором остановилась. Элис смотрит на меня с недоумением, но улыбка ее по-прежнему ослепительна. Умница. Я замечаю, как русские успокаиваются. Чувствую противно мокрые и холодные трусы под юбкой, а в них восковой лист орхидеи, похожий на подверженную биологическому разложению сексуальную игрушку. Да какая разница, лишь бы удержать кровавое цунами и не протечь.

– Миссис Редди, – обращается ко мне Костолом, и голос его звучит так, словно заговорила бетономешалка. – Мистер Великовский хочет у вас кое-что спросить.

– Да, конечно. Спрашивайте.

– Мистер Великовский хотел узнать, сможете ли вы устроить его сына в Итон. Сергею нравится математика.

– Что ж, мистер Великовский, – отвечаю я, уставившись на Матисса, поскольку так и не поняла, к кому все-таки обращаться, – мы оказываем клиентам услуги в самых разных сферах. Боюсь, что просто так попасть в Итон не удастся, поступить туда довольно сложно, что, разумеется, обусловлено высокими требованиями к качеству образования. (Пусть знает. Великовские мира сего, скупающие целые округа Лондона, обожают традиционный английский уклад, вот только загвоздка в том, что не все можно купить, пусть даже задорого. Это их раздражает и распаляет жажду обладания.) Вполне вероятно, ваш сын сдаст экзамен, но имейте в виду, что существует масса других замечательных учебных заведений, которые, я уверена, отнесутся весьма благосклонно к сыну мистера Великовского.

Перевожу: выберите любую бедствующую старинную школу-пансион, которой нужен новый учебный корпус, и дело в шляпе – точнее, в шапке-ушанке.

– Разумеется, я с большим удовольствием проконсультирую мистера и миссис Великовских по поводу выбора лучшего репетитора для Сергея. Некоторые берут не так уж и дорого, всего пятьсот фунтов за час. – Я мимолетно улыбаюсь, и Царь улыбается в ответ.

Значит, это он. Кто же еще. И явно оценил шутку. Если таким, как он, или их партнерам предложишь что-то задешево, их это лишь отпугнет. Уж кому-кому, а им заботиться об экономии не пристало. Заломишь несусветную цену – они только рады будут. Им нужно только лучшее, будь то яхта, жена или выпускник Оксфорда с безупречными манерами, чтобы терпеливо разучивать с Сергеем будущее совершенное время от глагола avoir. Когда у тебя есть деньги, будущее обязано быть совершенным.

Пауза. Сидящий посередине встает, а за ним поспешно и два других. Огибает стол, направляется ко мне, оглядывает меня от кончиков туфель до сережек с беспардонной прямотой, точно собирается купить или выставить на торги. Стоящие за ним Царь и Костолом излучают почтение. Если бы Наполеон отказался от завоевания Европы и переучился на бухгалтера-эксперта, он выглядел бы точь-в-точь как Владимир Великовский.