Книга Кёсем-султан. Заговор - Ширин Мелек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это все проклятые призраки. Точнее, один призрак – Яхья, да будет шайтан к нему особенно жесток! Это он украл волшебный кинжал, что давал султану силу тысячи человек, что помогал управлять Блистательной Портой. Надо только придумать, как забрать кинжал обратно и расправиться с Яхьей. Хватит, наслушался глупостей…
На губах Яхьи зазмеилась грустная, почти извиняющаяся улыбка.
– Так всегда бывает. Что ж… познакомься с Баязидом, султан. Это… скажем так, родственник одного из твоих прямых предков. Как бы ты сказал, еще один неудачливый шахзаде.
И Яхья растаял в воздухе, освобождая дорогу другому призраку – богато одетому, почти красивому, с темными, слегка выпуклыми глазами, холеной бородкой и шрамом от удавки на шее.
Но что главное – призрак сжимал в руках заветный кинжал! Этого не могло быть, просто не могло быть!
Кинжал был тот самый – в этом Мурад готов был поклясться: слишком долго он держал его у себя, слишком часто разглядывал в тиши собственной опочивальни. Он знал каждую незаметную обычному взгляду выщербину и выпуклость на полированном янтаре, знал все линии изгиба лезвия, все завитки на кованой рукояти… Это был тот самый кинжал – принадлежавший Мураду и украденный проклятым Яхьей!
Или… нет?
Могло ли быть, что Яхья, да разорвет его на сто или даже на тысячу частей, говорил правду?
– Кровь Селима! – прошипел тем временем призрак, и его голос странным образом вернул Мурада в прошлое, когда он был всего лишь маленьким десятилетним шахзаде, одним из многих, бегающих по дворцу. – Семя Селима! Потомок Селима!
«Кровь Ахмеда! – раздалось эхом из глубин прошлого, и безумный Челик сверкнул глазами, выхватывая саблю. – Порченая кровь, Ахмедово семя!»
Маленький мальчик Мурад не понимал, почему его руки и ноги вдруг стали такими большими, почему он не в саду гарема, а в каком-то из дворцовых коридоров. Все, чего он хотел, – это чтобы его пришли и спасли.
От Челика. От Баязида. От самого себя – такого взрослого и такого неуклюжего.
Где дядя Картал и дядя Доган, когда они так нужны? В прошлый раз ведь были рядом!
Но кто-то – большой, взрослый, злобный султан, не желающий, чтобы маленького Мурада спасли, – велел родне старого приятеля Тургая держаться подальше от дворца…
Призрак шагнул вперед, и Мурад, словно во сне, ступил ему навстречу. Шаг, другой…
Кинжал мягко, беззвучно вошел между ребрами султана Мурада – туда, где билось его сердце.
Время бороться со смертью
«…Поведение больного не слишком разнится от того, считает он себя в момент обострения уже мертвым или еще живым, но источники его заблуждения действительно выглядят иначе. Если безумец думает, что он жив, то суд, перед которым он предстает в своем поврежденном воображении, земной; он видит себя в окружении стражников, слышит показания свидетелей и речь судьи, ждет слова султана как высшего проявления законности. Пребывая же в убеждении, что он уже мертв и пребывает в ахирет, загробном существовании, страдалец ведет прения уже с ангелами-маликами Мункаром и Накиром, а иной раз даже с великим маликом Азраилом, коему блистательно доказывает необоснованность выдвинутых против него обвинений и великое значение своих заслуг. После чего слышит глас Аллаха, возвещающий о его всемерном оправдании».
Кёсем молча шла – почти бежала – по дворцовым коридорам. Стража молча пропускала султаншу, почти разбегаясь перед ней. Лишь у султанских покоев кто-то робко попробовал выйти вперед и проблеять что-то насчет того, что султан сейчас не может принять… но товарищи буквально оттащили незадачливого стражника, бормоча извинения.
Позади Кёсем-султан маячила черная тень главы черных евнухов. Вроде ничего Хаджи Мустафа-ага не делал и не говорил, но почему-то головы стражников опускались ниже, а ноги сами норовили отойти подальше. Колдовство, не иначе.
Кёсем опустилась на колени у кровати сына. Мурад был бледен, дышал мелко и часто. Было видно, как грудь поднимается с усилием, а на выдохе слышался клекот, напоминавший клекот грифа.
О случившемся Кёсем доложили немедленно, и перед тем, как идти к Мураду, она лично допросила незадачливого Астру. По всему выходило, что кинжал все еще не собрал своей кровавой жатвы, но время Мурада уже подходило к концу.
Так, по крайней мере, сказал дворцовый лекарь – толстый и грустный человечек, говорящий гундосо, словно нос ему заложило еще в утробе матери. И добавил, помявшись:
– Может, великая валиде соизволит… ну…
Кёсем в это время вглядывалась в лицо сына. По щекам Мурада разливалась мертвенная бледность, словно злобная старуха-ведьма, заговорившая козью сыворотку, всю ее выплеснула на лицо султана. Его руки, могучие мужские руки, привыкшие к сабле и поводьям норовистых коней, сейчас бессильно комкали простыни, и кольцо-печатка на пальце казалось необычной формы язвой.
Султана раздели до исподнего, чтобы облегчить ему дыхание, но помогало плохо: Мурад едва дышал. Время от времени по его телу пробегали чуть заметные судороги, а губы страдальчески кривились в безмолвном стоне.
Старичок-лекарь не отступал, и постепенно Кёсем-султан поняла, чего он хочет. Хусейн-эфенди уже приобрел в Истанбуле известность, и кому как не дворцовому лекарю знать, что его коллега бывал во дворце. Многие врачи более традиционного склада осуждали методы «проклятого выскочки», однако несомненным являлось одно: когда (и если) Хусейн-эфенди брался за дело, он обычно помогал больному… или хотя бы облегчал ему последние страдания.
Может, и впрямь послать за Джиджи-эфенди? Он, по крайней мере, имеет хоть какое-то представление о том, что происходит в Топкапы, чем страдают султан и молодой шахзаде. Да, вполне возможно, что мнение это и ошибочное, но у остальных и такого нет!
Лекарь гундел и гундел, не переставая при этом почтительно кланяться. Секунды уходили как песок сквозь пальцы, как вода в клепсидре, как кровь сквозь неумело наложенную повязку, – а Кёсем все медлила с ответом.
Мурад – ее сын. Прóклятый, отравленный магией кинжала, который отнимает души у своих владельцев, убивающий направо и налево, не знающий удержу в своих страстях, – но сын. Убийца братьев, убийца любого, кто встанет у него на пути… ее маленький мальчик, в детстве прижимавшийся к Кёсем-султан, доверчиво смотревший на нее глазами, так похожими на глаза Ахмеда…
Вот только Мурад уже не мальчик. А тот мальчик, которого Кёсем помнила и любила… и не разберешь ведь, жив ли он, мертв ли давно…
Наверное, и впрямь следует позвать Хусейна-эфенди. Тем более что и ходить далеко не нужно: Картал буквально с утра привел именитого лекаря во дворец. Ибрагим опять занедужил, и ему срочно требовался врач. Из-за этой суматохи у покоев Ибрагима тут же встала преданная Мураду стража – очевидно, султан предвидел что-то подобное и заранее отдал приказ.
