Книга Кёсем-султан. Заговор - Ширин Мелек

– Евнуху нужна не такая храбрость, какая присуща могучему воину. Ты поступил как должно.

И счастливый Астра ушел, довольный жизнью, хотя и недоумевающий по поводу того, что же будет завтра.

Но в этом он, увы, был не одинок.

* * *

Вначале все было как обычно: Мурад шел по коридорам Топкапы и искал глазами знакомые призрачные черты. Вот старик, молчаливый и сумрачный, отказывавшийся говорить с Мурадом, но всех остальных, кроме Яхьи, называвший «дорогóй». Вот странные, жмущиеся друг к другу детишки – должно быть, очередные шахзаде, которым не повезло. Что ж, такова жизнь любого шахзаде: ты или становишься султаном, или заканчиваешь жизнь с веревкой на шее. Сулейману с Баязидом еще повезло – они умерли быстро и относительно чисто.

Затем Мурад откровенно заскучал. Яхьи нигде не было, а следовательно, не с кем было даже поругаться толком. Мурад обшарил весь дворец, даже в гарем заглянул, куда Яхья не заходил на памяти султана никогда, – видать, тоже помнил клетку-кафес и гарема не любил. А зря: в кафесе иногда можно найти милых девушек. Вон даже братец Ибрагим сподобился, хотя дурак и для чего ему та девушка, знать не знает и ведать не ведает.

Вот после гарема султан Яхью и обнаружил. Точнее, возле гарема. Призрак стоял точно возле невидимой, но известной всем обитателям Топкапы черты, которая отделяет вход в Харем и-Хумаюн от прочих помещений дворца. И лицо, точнее остатки лица, у Яхьи были… странными.

То ли глаз он себе отрастил новый, то ли нет… Черты лица призрака расплывались, рыбка то выглядывала из глазницы, то ее там словно и не было: человек как человек, только прозрачный.

А еще Яхья не шутил и не насмешничал. Смотрел на султана, словно не он, а как раз Мурад был призраком и с первыми криками петуха должен был покинуть этот бренный мир. Взгляд этот казался одновременно жестким и очень сочувственным.

– Ну, чего тебе? – буркнул Мурад, просто чтобы хоть как-то обозначить свое присутствие в этом мире, странным образом разделенном надвое, чтобы напомнить и себе, и несносному духу, что он жив и что он султан.

– Мне – ничего, султан. – Яхья немного надменно пожал плечами, но взгляд его не изменился ни на миг, и взгляд этот резко контрастировал с шутовскими манерами мертвого шахзаде. – Вот разве только… покаяться ни в чем перед Аллахом не хочешь?

– Что? – От изумления Мурад на миг лишился дара речи. Все слова куда-то делись, смытые всепоглощающим изумлением. Настолько наглым Яхья все же не был никогда.

– Есть тут во дворце… скажем так, один мой тезка. – Яхья недобро прищурился; рыбка в глазу вновь проявилась и блеснула чешуей. Почему-то на ней виднелся кроваво-красный отблеск. – Он, конечно, тоже давным-давно умер, и нельзя сказать, чтобы мы с ним жили в одно время, ну да не суть важно. Смерть уравнивает всех, ты не знал, султан?

Мурад молча потянулся за саблей и изрубил проклятого насмешника в куски. В который раз. Только раньше Яхья жаловался, что ему щекотно, а теперь из клубов дыма спокойный, насмешливый голос продолжал вещать:

– Так вот, этот мой тезка любит говорить, что султан должен заботиться о простых людях, ибо Аллах вручил ему этих людей, именуемых во дворце обычно «чернью» или еще как-нибудь в этом роде, именно ради того, чтобы султан…

– Да мне-то что до черни? – яростно выкрикнул Мурад, продолжая полосовать воздух.

Воздух вздохнул, и оттуда донеслось:

– Ага. Именно так мой тезка великому Сулейману Кануни и написал: дескать, последние времена наступят и Оттоманская Порта покатится в пропасть, когда султан в ответ на жалобы народа начнет говорить: «А мне-то что?» Сулейман, помнится, слова эти запомнил и часто повторял.

От неожиданности Мурад остановился. Эту байку он слышал, причем не раз. Историю жизни святого человека Яхьи, молочного брата Сулеймана Кануни, ему рассказывали.

То есть погоди, выходит, тот молчаливый, безразличный к султану старик – это…

Паршивец Яхья тут же воспользовался паузой, принял прежний вид и очень скучным голосом вопросил:

– Так покаяться, спрашиваю, не желаешь, султан?

– Не в чем мне каяться, – надменно бросил Мурад. – Я – султан, это значит, что я – солнце…

– Нет, – Яхья внезапно очень грустно улыбнулся. – Это всего лишь значит, что ты султан. Один в длинной веренице. Длинной, да. Но не бесконечной.

– О чем ты? – Мурад внезапно почувствовал, как по спине бежит струйка холодного пота. Яхья еще ни разу не говорил с ним таким серьезным тоном. Яхья еще ни разу так часто не честил его султаном.

Что-то было не так. Надвигалось что-то очень нехорошее.

– А я тебя предупреждал, – вздохнул Яхья. – Говорил же тебе, что он, когда сам захочет, поменяет владельца. Я ведь тоже носил его… и долго, подольше, чем ты. Но знаешь, в чем между мной и тобой разница?

– В том, что я – султан, а ты – мертвый неудачник, – прорычал Мурад. Но ярость почему-то не казалась убедительной даже ему самому. Слишком много за ней скрывалось страха.

Яхья вновь улыбнулся – спокойно и печально.

– Это чепуха, султан. Разница в том, что я перед смертью добровольно от него отказался. Оставил на причале, отправляясь в дальний путь.

– Ну и осел, – совершенно искренне сообщил Мурад.

– Это да. Нужно было отказаться от него намного раньше. Нужно было вообще его не трогать, ну да кто там в момент искушения думает о последствиях. Все мы – словно Карагёз, ведомый исключительно своим детородным органом… Но я отвлекся. Так вот, я сумел отказаться от кинжала, султан, и за это мне простили многое. Не все, конечно. Кое-что даже я бы себе не простил, хотя я себя люблю…

– Зачем ты рассказываешь мне эту глупую историю своей недостойной жизни? – резко спросил Мурад.

Яхья со смехом развел руками:

– Да и сам не знаю. Пытаюсь дать тебе последний шанс, наверное…

– Султан не нуждается ни в чьих дурацких подачках!

– Как скажешь, султан. Тебе виднее. К слову, я ведь уже говорил, что эта тварь сама выбирает, кому попасть в руки и кого покинуть?

– Ты много чего говорил, – процедил Мурад. – Но слова твои подобны мелкому сушеному гороху – мерзкие и на вкус, и на вид, от такого воротит нос даже столь любимая тобой чернь. И легковесны они так же, как сушеная горошина.

– Воротит нос? – Яхья искренне расхохотался. – Ты совсем не знаешь жизни простого люда, султан. Но на вопрос ты не ответил, а зря. Проверь-ка, вдруг ты уже не его избранник?

Действуя почти против собственной воли, Мурад залез рукой за пазуху халата – и похолодел. Ножны висели на прежнем месте, но кинжал… Знакомой, с детства привычной рукояти не было!

Этого не могло быть. Как же так? Ведь он, Мурад, – лучший, ведь он – солнце!.. Сколько раз он думал так, сжимая рукоять кинжала, и осознавал, что вот она, правда, что другой правды просто не может быть!