Книга Скалолазка и мировое древо - Олег Синицын

Ноги в коричневых замшевых ботинках прошли перед моим лицом. Левиафан вернулся на трон, распластанная на полу рабыня Арьяварты его больше не интересовала. Не помню, сколько времени я так валялась, униженная и беспомощная, пока не появились охранники. Взяв под руки, они потащили меня к выходу из зала. Левиафан сидел на троне, снова уставившись на мониторы. Глаз его я не видела.

Возле дверей мы столкнулись с Ирбисом, который вошел в зал с поклоном. Меня он даже не удостоил взглядом. Последнее, что я слышала, прежде чем захлопнулись двери, были его слова, доносящиеся словно с другого конца света.

Ирбис доложил, что медальон на пирамиде заработал.

На позвонках, к которым прикасался Левиафан, осталось жжение, отчего по телу прокатывалась дрожь, а к горлу подступала тошнота. Мне хотелось пощупать, что там такое, но я не могла дотронуться до шеи, потому что руки крепко держали охранники. Мы двигались по коридору, прорубленному в гранитном теле горы. По потолку тянулись трубы с электропроводкой. Настенные светильники за решетками, словно умирая, почти не давали света.

Коридор закончился неприметной дверью, перед которой мы остановились. Правый охранник загрузил в магнитный замок пластиковую карту-ключ. Морганием зеленого светодиода замок информировал, что карта пришлась ему по вкусу. Дверь убралась в стену, и перед нами открылась настолько потрясающая картина, что даже в моем измочаленном организме нашлись силы для восхищения увиденным.

Мы оказались под сводами необъятного подгорного зала, площадью в пять или шесть стадионов «Лужники». Внизу, у наших ног, разделенные бетонными перегородками и стеклянными стенками, простирались бесчисленные секции научных лабораторий, исследовательских отделов и сборочных цехов. В них копошились сотни людей, двигались автокары, механизмы и даже роботы, а над головами летали тележки с талями, кабины кранов и видеокамеры. В зале витал стойкий запах... не знаю, как его назвать — такой всегда бывает у новых, только что купленных вещей.

Охранники поволокли меня по узким металлическим мосткам, пролегающим почти под самыми сводами подгорного комплекса. Я ошеломленно глядела вниз за перила. Можно прожить целую жизнь, но не увидеть и десятой доли чудесных вещей, которые собраны здесь.

Прямо подо мной, в могучей кирпичной камере без крыши, военный в желтых очках целился из похожего на водяной пистолет устройства в бетонный блок. Нажатый курок — и без вспышки и грохота бетонный блок развалился на куски. К стрелку тут же подошли люди в белых халатах. Часть из них принялась о чем-то его расспрашивать, сверяясь с планшетными компьютерами, другая часть стала изучать произведенные дезинтегратором разрушения.

Мы прошли дальше, и мое внимание переключилось на секцию по правую сторону от мостков. В прозрачном кубе врачи осматривали нескольких молодых людей, обнаженных по пояс. Это выглядело как заурядный медицинский осмотр, и вряд ли я обратила бы на него внимание, если бы молодые люди не имели абсолютно одинаковые лица. Я прекрасно это видела и не могла ошибиться. Словно их штамповали по одной заготовке. В другом стеклянном кубе ученые в скафандрах выполняли какие-то манипуляции, припав к микроскопам. Чтоб я по горам больше не лазала, если никто из них не слышал о клонировании!

Под ногами проплыло несколько конструкторских отделов и лабораторий, где было еще много интересного и удивительного. Не все было понятно, но впечатлений хватало. Заслышав звон шагов по трапу, ученые и конструкторы отрывали головы от мониторов и схем, украдкой оглядывались на нас и, облегченно вздохнув, возвращались к работе. Я решила, что этим путем частенько прохаживается Том Кларк, чтобы лично понаблюдать за подчиненными и своим появлением подстегнуть их рабочую активность. Продемонстрировать, так сказать, недремлющее начальственное око.

Мы прошли над секциями и производственными участками через весь зал. Закончившись возле стены, трап уперся в дверь. Когда мы уже входили в нее, я услышала режущий ухо свист и оглянулась. В дальнем конце зала большой летательный аппарат в форме тарелки поднялся в воздух и завис над цехом. Я притормозила в надежде разглядеть его повнимательнее, но один из охранников толкнул меня в дверной проем, и я вылетела на свежий воздух...

Мы вышли на дно широкого ущелья. Высоко наверху светило солнце, но сейчас оно казалось чужим и недоступным. Со всех сторон нависали скалы, почти полностью закрывавшие небо. В просвете между ними поднимался горный пик, красоту которого я отметила еще возле озера. Значит, мы недалеко от тех мест.

На дне ущелья кипела жизнь, подчиненная внутреннему распорядку военного лагеря. Две казармы, навес для техники. Водонапорная башня с насосной станцией, несколько бунгало и большой хозяйственный блок, от которого доносился запах пищи. В дальнем конце ущелья, где находился выход в долину— пара сторожевых вышек и кольца колючей проволоки. Армия Кларка спрятана с большим искусством. Неудивительно, что ее до сих пор не могут обнаружить.

По бетонной дорожке охранники повели меня к дощатому зданию хозблока. Мимо плаца, где отделение боевиков тренировало поворот шеренгой, мимо спортивного городка, где вертелся на кольцах блестящий от пота атлет. В хозблок вошли с торца, который, думаю, является черным ходом. Прямо возле двери охранники положили меня на бельевые тюки. Не бросили, не опустили бережно — просто оставили на них мое безвольное тело, затянутое в водолазную резину. И быстро ушли.

Я лежала на тюках неподвижно, в той позе, в какой меня на них опустили. Только глазами вертела по сторонам. Смотрела на стены, обшитые вагонкой, на коробки стирального порошка, обтянутые пленкой и возвышающиеся до потолка. Смотрела на единственное окно, из которого виднелись опоры смотровой вышки. И медленно отходила от того, что со мной случилось.

Я в плену.

Со мной это не в первый раз. Но именно сейчас почему-то очень горько осознавать свою неволю. На душе гадко. Вероятнее всего, потому, что я не смогла воспользоваться медальоном, а мои противники смогли. Обычно всегда было наоборот, а тут... Старею, что ли? Хватку теряю? Теперь Кларку известен путь к древу, которое он собирается срубить под корень. Может, из-за этого так погано на душе? Или оттого, что меня побили?

Нет.

Оттого, что меня побили, только челюсть болит и под глазом. А сердце болит из-за Максимки. Что с моим мальчиком? Надеюсь, все закончилось удачно. Мысль о том, что он мог погибнуть, — тягостна и невыносима!

Как хочется домой! Даже не в свою квартирку, пустую и холодную, в которой от каждой вещи разит тоскливым одиночеством. Нет, хочется в бабушкину квартиру. Где на окнах герань в горшочках, где старый сервант набит книгами, которые я все читала в детстве, где мягкое и пахнущее табаком дедушкино кресло, а в комнатах аромат свежей выпечки. Бабушка — всегда гостеприимная, заботливая, немного ироничная... Я скучаю по ней. И по маме тоже. Пусть даже она немного не в себе и не узнает меня.

Вновь напомнило о себе жжение на позвонках. Пришлось приложить усилие, чтобы согнуть руку и дотронуться до шеи. Пальцы наткнулись на выпуклое шершавое пятно, сантиметра четыре в диаметре, похожее на родимое. Похожее, да не совсем. Четыре заостренных отростка, овальная сердцевина, в центре которой два провала. Какой-то узор. В зеркало бы глянуть. Но поблизости его не было. Впрочем, в зеркало свой затылок и не увидишь. Тут необходима система зеркал.