Книга Повседневная жизнь Парижа в средние века - Симона Ру

Налоговые источники, опубликованные Жаном Фавье, который подробно комментирует списки 1421, 1423 и 1438 годов, позволяют уловить черты грубой реальности. Весьма показательны в этом плане списки дворов, освобожденных от налогов, поскольку их изначально обложили чересчур высокой пошлиной (они содержатся в реестре налогоплательщиков за 1421 год). Девять женщин из шестидесяти, фигурирующих в списке, освобождены от налогов, потому что это вдовы, оставшиеся без средств (пять случаев), одна скончалась, не оставив ничего, одна слепа и еще одна, названная «барышней», понесла тяжелые финансовые убытки. Распределители налогов, которые не стали терять время и трудиться понапрасну, записывая бедняков или изгнанников, с которых нечего было взять, все же обложили пошлиной обедневших, приняв их за платежеспособных зажиточных людей. Такие ошибки показывают масштаб бедствий и разорения. В списке есть еще трое мужчин, которых освободили от налогов, поскольку они содержат семью. Но в этом перечне наряду с теми, у кого «ничего нет», кого нет на месте и с кого нельзя взыскать налог, поскольку «неизвестно, где их искать», есть и другие, которые не платят, потому что пользуются привилегиями, не учитывавшимися в первом списке: военные на действительной службе, люди, занимавшиеся сбором «займа», несколько непарижан, которые платят налоги по месту жительства. Эти списки тоже создают образ женщин и показывают их роль в тот военный период. В числе парижан, платящих самые высокие налоги, есть несколько женщин, но в целом в этот период женщины-налогоплательщицы занимают более скромное место по сравнению с эпохой Филиппа Красивого, когда число женских дворов превышало 14 процентов. В перечне 1421 года указано 9,6 процента женских дворов, в списке 1423-го — 4,5 процента, а в реестре 1438-го — 5,8 процента. Такое сокращение трудно недооценить, оно выражает ослабление роли женщин в столичном обществе. Когда мир был восстановлен и дела вновь пошли на лад, похоже, что в процессе всеобщего движения за «восстановление порядка» во второй половине XV века женщины не вернули себе независимости, считавшейся излишней; наоборот, женский труд был принижен, смешан с проституцией, которая использовала его как прикрытие. Необходимо углубленное исследование, чтобы проверить, насколько обоснованно такое впечатление, однако источники уже не создают представления о том, что женский труд был распространен и почетен, как в конце XIII века.

Пример средневекового Парижа вписывается в общее правило: вне монастырей, которые могут принять только небольшое число монахинь, поступивших туда по доброй воле или силком, женщинам уготойан лишь семейный очаг. Они — оберегаемые дочери, супруги, матери. Семейный круг дает наибольшую защиту, возможности личного преуспеяния, но и, конечно, устанавливает ограничения. На этой основе создается более сложная история, чем можно было ожидать: история подчинения, строгость которого ослабевает или усиливается в зависимости от эпохи. Напрашивается вывод о том, что процветание и динамизм столицы связаны с возможностью раскрепощения женщин в большом городе.

Избранные связи и необходимая взаимозависимость: объединения и товарищества

Работа, общественная деятельность и требования религии побуждали парижан объединяться, создавать свободные союзы, подбирать себе компаньонов, товарищей. Эти отношения переплетались с теми, что были связаны с общественным рангом и положением в семье. Ибо никто и не помышлял жить без друзей и родственников, одиночка был подозрителен и беззащитен.

Таким образом, отношения между соседями создавали прочную сеть общественных связей, которые укреплялись родственными связями, о чем говорится и в налоговых документах.

В этих источниках прежде всего представлена норма: в мастерской, рукодельне, лавке вокруг мастера образуется группа учеников и подмастерьев. Эта небольшая община, размер которой меняется по ходу истории семьи и деятельности, осуществляемой мастером, обычно не вычленяется в отдельную единицу в таких источниках, как податные списки, ибо находится под властью хозяина дома, а в списках упоминают только его. Но когда в этих списках указаны объединения между родственниками или компаньонами, те же источники сообщают более точные сведения об этих союзах. В списке 1297 года тому есть примеры.

Под словом «товарищ» подразумевается компаньон, как показано в списке «ломбардов» — итальянских финансистов и купцов, поселившихся в Париже. В записях имя часто сопровождается припиской «сотоварищи», или же двор обозначен как «товарищество такого-то». Уроженцы Пьяченцы, Венеции, Пизы и Генуи создали разнообразные коммерческие и банковские общества по всему Западу, не оставив без внимания такой важный центр, каким был Париж в конце XIII века.

Богатые парижские купцы объединялись уже давно; муниципальное образование Парижа — порождение ганзы речных торговцев. Торговые связи столицы с источниками снабжения и более широкие экономические отношения проходили через ассоциации, поскольку ярмарочные торговцы должны были объединяться с парижскими купцами, чтобы вести дела в Париже. Такие торговые или финансовые ассоциации принимали самые различные формы и постоянно поддерживались на протяжении всего Средневековья. Их изучение относится к сфере экономической истории, но некоторые аспекты касаются и повседневной жизни парижан.

В самом деле, ассоциации затрагивали не только богатых купцов, ведущих зарубежную торговлю, но и любую производственную и торговую деятельность в городе. Создаваемая на определенное время с правом продления этого срока, порой просто по устному договору, ассоциация позволяла увеличить капиталовложения, а следовательно, и прибыли. Она была формой взаимопомощи и солидарности, избранной самими ее членами, в отличие от семейной группы, которая ограничивала личную инициативу.

В списках 1297 года упомянуты сто пятьдесят шесть мелких ассоциаций, в три десятка из которых входят люди, не являющиеся родственниками. В шестнадцати записях говорится об объединении двух или более компаньонов, с которых взимался общий налог, несколько указаний на профессию (горшечник, оружейник, ювелир, ножовщик, бакалейщик, шорник, трактирщик, портной) показывают, что в любом ремесле допускался такой тип организации с разделением власти. Чаще всего объединялись два человека (не считая, разумеется, членов обеих семей и наемных рабочих или учеников), но иногда это была более широкая группа, как в случае мэтра Гильома ле Мира, бакалейщика Жана де Круассана или Жирара Дессу-ле-Ре и Дурде Кошона. В эту категорию объединений можно включить записи, в которых говорится о слуге: например, Жак Фетрие и слуга его Жаке или пивовар Гильом дю Буа и слуга его Тома. Вот еще два уточнения, добавленные, чтобы лучше определить личность зарегистрированных налогоплательщиков: компаньоны Жефруа и Робен названы «англичанами», трактирщики Жан Сервуазье и товарищ его Жан тоже записаны «англичанами». Обнаружить в таких списках ремесло и происхождение человека можно редко, ибо групповые записи, как, впрочем, и все остальные, весьма лаконичны. Некоторые ограничиваются двумя именами, например Гильом Фламан и товарищ его Ламбер. Помечены группы, объединяющие мужчину и женщину: например, Абрам Жонглер и Жанна Алебран; Жанно Пан из «Яблока» (речь о вывеске на доме) вместе с Жанной, дочерью Девы (вероятно, женское прозвище); Пьер Лаллеман, трактирщик, и дама Жанна Маррельер; Пьер де ла Ферте, хирург, и Жанна Куафер. («Куафер» — «парикмахерша» — здесь можно считать прозвищем, ибо вполне вероятно объединение хирурга, то есть практикующего медика, перевязывающего раны, лечащего переломы и ушибы — эту профессию врачи из университета уподобляют ремеслу цирюльника, — и сиделки или знахарки.) Наконец, могут объединиться две женщины, как Эмелин Агас и товарка ее Мари или Мартина Бегинка и товарка ее Жанна.