Книга Братство талисмана - Клиффорд Саймак

– Вы перетрудились, – прервала старика Диана. – Вот чем вызвана ваша болезнь.

– Мы говорили об Охотнике, – сказал Катберт, неожиданно сменив тему. – Между прочим, он как-то прогостил у нас целую неделю. Тогда еще были живы мои братья, и мы позволяли себе время от времени принимать гостей. Однако Охотник явился незваным. Прискакал однажды вечером на своем жеребце, ворвался вместе с этой шумной сворой прямиком в столовую, где мы как раз заканчивали ужинать. Псы тут же стащили со стола жареную куропатку, окорок и остатки оленины и немедля перегрызлись между собой. Мы глядели на них, выпучив глаза. Охотник же схватил бочонок с пивом и разом опрокинул себе в глотку. Клянусь, было слышно, как жидкость булькает у него в животе. Ну вот, потом все более или менее наладилось. Они прогостили у нас неделю. Собаки постоянно требовали есть, а Охотник никак не мог утолить жажду, но мы не слишком расстраивались, потому что он рассказывал нам диковинные истории, которые настолько захватили нас, что мы еще долго вспоминали их после ухода гостей.

– Должно быть, в ту пору вам жилось весело, – изрек Данкен первое, что пришло на ум.

– Да уж, – подтвердил чародей. – Если попросишь, я, пожалуй, расскажу тебе о той ночи, когда компания пьяниц приволокла в Замок демона. Они хотели избавиться от него и придумали, как им казалось, отличную шутку – подарить беднягу нам. Кстати говоря, ты видел демона?

– Видел, – отозвался Данкен.

– Для демона он совсем неплох, – сказал Катберт. – По его собственным словам, зла в нем нет ни на мизинец. Я бы, правда, поостерегся утверждать наверняка...

– Сэр, – произнесла Диана мягко, – мы беседовали об Орде.

– Да? – Катберт, похоже, слегка удивился. – Неужели?

– Совершенно верно, сэр, – сказал Данкен.

– Ну ладно. Как я говорил... Говорил ли? Память стала никудышной, ничего не помню. Так вот, большинство людей не имеет ни малейшего понятия о том, как живут волшебники. Вероятнее всего, они сравнивают Замок чародеев с каким-нибудь монастырем, где влачат свои дни несчастные монахи, замученные теологическими догмами, едва смеющие дышать из страха ненароком втянуть в себя заодно с воздухом ту или иную ересь. Вдобавок попадаются такие, которые воображают, что раз Замок волшебный, там полным-полно потайных комнат и коридоров, по которым гуляет колдовской ветер; из лабораторий исходит отвратительная вонь, а в укромных углах прячутся зловещие фигуры в черных плащах с капюшонами. Однако и те и другие ошибаются. Ныне здесь пусто и тихо, а в прежние времена жизнь била ключом. Мы любили посмеяться и знали толк в развлечениях. Разумеется, на первом месте для нас стояла работа – труд чародея, доложу я тебе, неимоверно тяжек, – но мы не забывали об отдыхе и веселье. Мне часто вспоминаются мои братья – Кэвлин, Артур, Этелберт, Рэдволд, Эдвайн, Вульферт... Вульферт, Вульферт! Мы поступили по справедливости, но решение далось нам нелегко. Мы выгнали его из Замка...

– Сэр, – перебила Диана, – вы запамятовали, что я прихожусь родственницей Вульферту.

– Верно, запамятовал, – вздохнул старик. – Эх, голова моя, головушка. – Он ткнул пальцем в Диану и прибавил, обращаясь к Данкену: – В ней и впрямь течет кровь волшебников. Да ты и сам знаешь. Она небось уже похвасталась тебе.

– Да, знаю, – сказал Данкен.

Чародей откинулся на подушки, и разговор оборвался. Минуту-другую спустя Катберт заговорил снова:

– Вульферт, мой добрый Вульферт... Он был мне как родной брат. Однако я тоже высказался за изгнание. – Помолчав, старик продолжил: – Всему виной высокомерие. Гордыня. Вульферт возомнил себя выше всех остальных, вместе взятых, поставил свои знания и опыт против наших. Мы твердили ему, что он зря тратит время, что его талисман ни на что не годен, а он упрямился: мол, нашими устами говорит зависть. Мы пытались образумить его, нянчились, словно с малым ребенком, но он не желал ничего слушать. Надо отдать ему должное, он был сведущ в ворожбе и умел творить чудеса, а потому изготовил весьма симпатичную вещицу, но ведь красота для талисмана – не главное...

– Неужели талисман на самом деле ни на что не годился? – спросила Диана.

– Если от него и была какая-то польза, то пустяковая. А Вульферт, безумец, утверждал, что эта побрякушка способна остановить Зло. Конечно, безумец! Разве взбредет такое в голову человеку здравомыслящему?

– Почему вы не рассказали мне этого раньше? Вы же знали, что я разыскиваю талисман Вульферта.

– Я не хотел причинять тебе боль, – откликнулся Катберт. – Промолчал бы и сейчас, когда бы не стариковская болтливость. Мне известно, что ты преклоняешься перед ним... или перед памятью, что, собственно, одно и то же. Помнится, ты говорила мне, что он умер.

– Да, умер, лет сто или даже больше тому назад. Я отыскала его могилу. Он похоронен в деревне за холмами. Оказывается, он выдавал себя за святого, иначе его прогнали бы на все четыре стороны. Деревенские терпеть не могут чародеев.

Глаза старика затуманились. По щеке сбежала слезинка. Он вяло махнул рукой:

– Идите. Оставьте меня с моим горем.

Глава 22

Данкен изнывал от беспокойства. У него возникли непредвиденные затруднения, причем такого рода, с какими он столкнулся впервые в жизни, поскольку до сих пор избегал лжи, говорил что думал и всегда придерживался той точки зрения, что откровенность гораздо лучше самого утонченного лукавства. И надо же такому случиться: он обманул, и не просто обманул, а совершил бесчестный поступок! Амулет, вернее, талисман – так отозвался о нем Катберт, – принадлежал по праву Диане, и Данкен неоднократно говорил себе, что надо бы вернуть его законной владелице. Ведь Диана – правнучка Вульферта, то есть наследница скончавшегося чародея. Тем не менее юноша помалкивал; мало того, склонил к обману своих товарищей.

Катберт уверяет, что талисман не имеет силы. Однако Вульферт, прадед Дианы, был, похоже, настолько убежден в обратном, что предпочел стать изгоем, нежели признать правоту других чародеев. И каким-то неведомым образом это его убеждение передалось Данкену. Юноша полагал, что талисман и впрямь наделен известным могуществом. Потому-то он и солгал Диане. Ведь подобное подспорье на долгом и опасном пути дороже золота. Он обманул не ради собственной выгоды, а ради манускрипта, который необходимо во что бы то ни стало передать оксенфордскому клирику. Впрочем, какая разница? Он запятнал себя ложью. Однако его милость архиепископ, помнится, сказал, что в манускрипте, возможно, заложено будущее человечества, что этот пергамент – единственная надежда, которая осталась у людей. Если так, то бесчестье – поистине ничтожная цена за подтверждение подлинности манускрипта.

Так или иначе, Данкен терзался угрызениями совести. Он чувствовал себя так, словно вывалялся в грязи. Однако не сгущает ли он краски? Внезапно юноша осознал, что различие между добром и злом, правдой и кривдой, то различие, которое он проводил до сих пор чуть ли не по наитию, сделалось зыбким и смутным. Прежде с ним такого не случалось. Ну разумеется, мысленно усмехнулся Данкен, ему же не приходилось принимать сколько-нибудь серьезных решений.