Книга Мод. Откровенная история одной семьи - Донна Фоли Мабри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец ко мне вернулся дар речи:
— И за кого же ты выходишь, Клара?
— Брат Хамфрис давно уже заходит ко мне в магазин. Он много раз звал меня замуж, но я делала вид, что мне это неинтересно. Теперь же мне больше ничего не остается. Работы в городе нет. Как жить без денег? Семьи у меня тоже нет, рассчитывать не на кого. Мэгги поедет в Сент-Луис, к сестре отца, будет там учиться на машинистку.
Я подскочила и топнула ногой.
— Ты не можешь так поступить, Клара! Я тебе не позволю! Брат Хамфрис хороший человек, но ведь он на 30 лет старше тебя и страшный, как лось. Ты заслуживаешь настоящей любви. Такой, как он, у тебя уже был.
— Я ценю твое участие, Мод, правда, но что мне остается? Дела у него идут лучше, чем у большинства в городе, он может оплачивать обучение Мэгги. У ее тети есть лишняя комната, но она не в том положении, чтобы ее содержать.
Когда настала пора Мэгги уезжать, я помогла им с Кларой собрать чемоданы, и мы вместе отправились на станцию, чтобы проводить девочку в Сент-Луис. Начинался учебный год, и Мэгги не могла остаться на свадьбу матери: к началу семестра она должна была быть в Сент-Луисе. Мне показалось, Мэгги была даже рада, что пропустит церемонию.
Рыдая, смотрели мы, как поезд отъезжает все дальше и дальше, превращаясь в крохотную точку. Как бы мне хотелось, чтобы Лулу отправилась на нем вместе со своей подружкой.
Через неделю, после воскресной службы, Клара и брат Хамфрис поженились. После церемонии был пунш и торт, но, кроме жениха, казалось, никто не праздновал. Все сочувственно смотрели на Клару.
Баду перестали сходить с рук его шалости после отставки отца. Когда он с приятелем, напившись, врезался на машине в магазин, судья настоял на том, чтобы они оба пошли служить в армию. Я была рада, что все так легко обошлось, но понимала, что отчасти тому причиной была популярность Джорджа, а отчасти — нехватка средств на содержание их в тюрьме.
Так в 1937 году Бад ушел в армию. Грустно признать, но я испытала облегчение оттого, что эта ноша свалилась с моих плеч. Толку от него было не больше, чем от отца, а беспокойств он причинял немало. Мне было стыдно, что мой ребенок постоянно попадает в передряги и не ходит в церковь. Мы отвезли Бада на автобусную остановку и помахали на прощание рукой.
Весь вечер Джордж просидел в амбаре. Когда он пришел к ужину, глаза у него были красными и опухшими. Я ничего не сказала: знала, что он души не чаял в Баде.
В ту весну Джину исполнилось семнадцать, и он рос не по дням, а по часам — его рост перевалил за шесть футов[8]. Некогда пухлый мальчик, теперь он вытянулся, и я боялась, что на его косточках недостаточно плоти. Я заставляла его поесть и носилась с ним, как ни с одним другим ребенком. Наверно, за версту было видно, что Джин — мой любимчик. В церкви мы сидели рядом, и даже на людях я то и дело ерошила ему волосы, трепала по щеке и поправляла воротничок рубашки. С годами он стал этого стесняться, но не жаловался на такое повышенное внимание. Джин любил меня не меньше, чем я его, таскал для меня воду из колодца, доил корову, кормил цыплят и делал все, чтобы облегчить мне работу. Внешне он был точь-в-точь как мой отец, в честь которого его назвали — те же каштановые волосы и темные глаза.
Он уже окончил школу и подыскивал работу, но в городке работы для молодежи не было, а амбиций у него было больше, чем у отца или брата.
В 1933 году учредили Гражданский корпус охраны окружающей среды, куда могли пойти безработные молодые люди, чьи семьи переживали не лучшие времена. Президент Рузвельт только что снизил возрастной порог, и Джин отправился туда, полагая, что это будет большое приключение, мечтая ремонтировать дороги, строить мосты и сажать леса в других штатах Америки.
Я отпускала его скрепя сердце, но понимала, что это была для него единственная возможность. Перед отъездом я перебрала его одежду, проверив, чтобы все пуговицы были на месте, а швы — целыми; собрала ему в дорогу большую коробку с едой.
Мы отвезли его на автобусную остановку и вместе дождались автобуса. На прощание я обняла его, не проронив ни слезинки, и с улыбкой махала рукой, пока автобус не скрылся из виду. Бетти Сью и Пол плакали, вцепившись в меня. Джордж стоял позади, и на лице его не отражалось ни единой эмоции.
По дороге домой я молчала, и когда мы приехали, поднялась к себе в спальню и плотно затворила дверь. Джордж потом сказал, что долго слышал мои рыдания. Он оставил меня наедине с моим горем, дал Бетти Сью два пенни на конфеты и отправил их с Полом погулять. Сам он сел на крыльцо и стал разговаривать с собаками — это помогало ему справиться с болью от разлуки с мальчиками.
Меня утешало только то, что я знала: у Джина будет крыша над головой и хорошая еда, к тому же ему будут платить один доллар в день.
В рамках Нового курса Рузвельта с 1933 по 1943 год в Гражданский корпус было зачислено больше двух миллионов молодых людей, которые сажали леса, строили дамбы и обеспечивали охрану природных ресурсов Америки. Рузвельт стал моим героем. Больше я никогда не голосовала за республиканцев.
Без Джина дом опустел. Я просила Господа, чтобы послал ему ангела-хранителя, пока он далеко от меня. О Баде я почти не думала, но о Джине сердце мое болело. Утешала только мысль о том, что он трудится на благо страны и себя самого. Я думала о нем каждый день, молилась каждую ночь и тосковала каждую минуту. Казалось, будто бы с собой он унес и часть меня.
Полу было почти десять, и он уже ходил в школу, но получалось у него не очень. Он постоянно отлынивал от учебы, сказываясь больным, а Джордж потакал ему и позволял оставаться дома. Он жаловался отцу, что другие дети его бьют. Как и Бад, он был копией Джорджа, высокий и долговязый, но обаяния отца у него не было. Учителя, по его словам, его не любили, и, наверное, так оно и было. Не думаю, что его вообще хоть кто-то любил: он был грубым и ленивым и совершенно не пытался понравиться другим.
Джордж работал то тут, то там и совершенно не помогал мне по дому, даже когда не был занят. Все свободное время он слонялся по дому и конюшне, насвистывая песенку. Меня это начинало все больше бесить, и я чувствовала, что во мне растет желание дать ему затрещину.
Только Бетти Сью была мне отрадой. Но, обычно милая и отзывчивая девочка, она иногда показывала характер, поражая меня. Он проявлялся без особой причины. Вот она играет с куклой и вдруг ни с того ни с сего хватает ее и кидает о стену. В те минуты я могла поклясться, что в моей девочке проснулся призрак матери Джорджа. Я подозревала, что моя вспыльчивая дочь сможет ужиться только с этими тряпичными куклами, и молилась Господу, чтобы Он приглядывал за ней.
В начале лета 1938 года деньги кончились…
Однажды Джордж вернулся из города и усадил меня за кухонный стол. По его лицу я поняла, что он готовится сообщить мне плохую новость, и внутренне приготовилась к худшему. Джордж всегда был немногословен, когда дело касалось чего-то серьезного, и я видела, что он подыскивает правильные слова. Наконец, прокашлявшись, он сказал:
