Книга Уго Чавес - Константин Сапожников

Накануне президентских выборов в Венесуэле неожиданно появился аргентинский друг Чавеса Норберто Сересоле. В воздухе уже пахло победой Чавеса, и Сересоле приехал с далекоидущими планами. Во-первых, он лелеял надежду получить официальное признание в качестве главного теоретика режима. Воплотить теорию в практику (Венесуэла для этого самая подходящая площадка) — о таком шансе он мечтал всю жизнь. Во-вторых, он надеялся убедить Чавеса в необходимости создания Службы стратегической разведки. Новую внешнюю политику надо строить с полноценным знанием обстановки в мире, скрытых механизмов принятия решений центрами власти. Сересоле рассчитывал, что Чавес поставит его во главе разведки.

Громко заявить о себе как теоретике можно было изданием программной книги «Каудильо, армия, народ» небывалым для Венесуэлы тиражом в 100 тысяч экземпляров. В январе 1999 года Сересоле завершил редактирование книги, а в середине февраля — после инаугурации Чавеса — книга была пущена в продажу и сразу стала бестселлером. И с первого же дня родила массу вопросов. Неужели это и есть «доктрина Чавеса» — абсолютная концентрация власти в одних руках для ускорения реформ в стране? И как понимать термин «постдемократия»? Фактический отказ от демократии? Закручивание гаек? Не слишком ли всё это отдаёт Пиночетом? У самого Чавеса изначально были определённые сомнения по содержанию доктрины, и он (без ведома Сересоле) обратился к близким ему политикам и интеллектуалам с просьбой «интерпретировать» содержание книги под углом венесуэльских реалий. Микелена и Давила сочли труд Сересоле своевременным: некоторые его элементы можно взять за основу, в том числе при подготовке проекта новой конституции. Для наведения порядка в Венесуэле без временной милитаризации государственного аппарата не обойтись. Хосе Висенте Ранхель категорически выступил против книги. Он публично заявил, что «гнусный и мерзкий» Сересоле играет на руку оппозиции, которая и без того обвиняет Чавеса в диктаторских замашках.

Ситуация осложнилась ещё больше, когда в газете «Насьональ» (28 февраля 1999 года) появилось интервью с Сересоле под названием «Я придумал Уго Чавеса и затем нашёл его на улице». Ничего подобного Сересоле не произносил и тем более сам никогда не называл себя «первооткрывателем Чавеса». Аргентинец был, естественно, возмущён подобной ложью и так объяснил инцидент: «Конечно, я никогда не говорил такой глупости. Просто журналисты, реализуя право на свободу печати, подправили “немножко” суть моих подлинных заявлений. Я сказал в интервью, что моя книга — это квинтэссенция интеллектуальной работы, которая была проделана за 35 лет. Я разрабатывал политическую модель, основанную на союзе между армией и народом, а не “создавал” модель личности, которая представляет мою теорию в Венесуэле. Маленькое различие, направленное на то, чтобы сфабриковать бездну недоверия к “высокомерному и агрессивному аргентинцу-неонацисту”».

Луис Микелена, получивший пост министра внутренних дел, уговорил Сересоле не подавать на журналистов в суд и уехать из страны без скандала, поскольку его пребывание в Венесуэле «используется оппозицией для компрометации президента». Микелена вручил Сересоле 10 тысяч долларов в качестве возмещения «за доставленные неудобства». Под охраной агентов DISIP 5 марта 1999 года Сересоле проводили в аэропорт Майкетию. В беседе с журналистами Сересоле сказал, что вынужден покинуть Венесуэлу из-за угроз местных сионистов убить его.

Луис Пинеда, который в то время работал директором расследований в DISIP, изложил иную версию. К нему несколько раз обращались видные представители еврейской общины, сигнализируя о той опасности, которую представляет Сересоле, «нацист современной формации». По их мнению, близость аргентинца к Чавесу компрометировала Венесуэлу, венесуэльцев и самого Чавеса. Пинеда сообщил об этом Урданете, директору DISIP, и тот принял решение о депортации Сересоле. Он был посажен на самолёт до Сан-Антонио-де-Тачира, откуда на такси перевезён в Колумбию.

Чавес отверг как несостоятельные утверждения массмедиа о том, что аргентинец был его ближайшим советником. По словам Пинеды, Чавес ни разу не пригласил Сересоле в свою резиденцию. С аргентинцем «по принципиальным вопросам» говорил Хосе Висенте Ранхель.

До последнего дня своей жизни Сересоле следил за развитием Боливарианской революции, её успехами и провалами и периодически утверждал, что Чавес руководствуется его «доктриной».

Инаугурация Чавеса прошла 2 февраля 1999 года. На неё прибыли многие латиноамериканские президенты. Для Чавеса самым желанным гостем был, конечно, Фидель Кастро, который назвал победу молодого венесуэльского друга «триумфом для всей Латинской Америки». Нестандартность своих подходов к отлаженным ритуалам и церемониям Четвёртой республики Чавес подчеркнул тем, что пригласил на инаугурацию «сильного человека» 1950-х годов — престарелого экспрезидента Маркоса Переса Хименеса, находившегося в изгнании в Испании. Некогда грозный диктатор поблагодарил Чавеса, но приехать отказался. Враги Чавеса поторопились распустить слух: «Вот что нас ожидает в недалёком будущем — пришествие второго Переса Хименеса».

Сдающий полномочия президент Рафаэль Кальдера, горбящийся, с дрожащими руками, «геронтократическое» воплощение Четвёртой республики, передал Уго Чавесу атрибуты власти. Чавес дал клятву над роскошным томом Конституции 1961 года, назвав её «умирающей». Это было единственное слово, которое Чавес включил «от себя» в традиционный текст клятвы. Демонстративный жест президента подтвердил: страну ожидают глубокие перемены. В инаугурационной речи он обрушился на пороки Четвёртой республики, которая погрузила страну в деградацию и перманентный кризис, и в самых высоких словах отозвался о героической попытке офицеров-патриотов спасти Венесуэлу 4 февраля 1992 года от гибельного курса прежней власти.

Памятный для Чавеса день был запечатлён в сотнях километрах кинолент, видеозаписей и бессчётном количестве фотокадров. Ударный сюжет инаугурации — торжественный проезд Чавеса с женой на тёмном лимузине через многотысячную толпу. Президентская пара словно воскресила кинохронику 1940—1950-х годов: на нём — президентская лента и регалии, рядом — сияющая от счастья Марисабель. У многих тогда возникла ассоциация с аргентинским президентом Хуаном Пероном и его женой Эвитой.

Уго Чавес начал свою деятельность в обстановке эйфории, огромных надежд, стремления различных слоёв населения поддержать реформистский курс правительства. Пожалуй, только олигархические семьи, традиционные политические партии и СМИ с недоверием оценивали первые шаги «подполковника» на президентском посту.

Буржуазная пресса, не без умысла, вела бесконечные дискуссии: сможет ли Чавес — военная косточка — искоренить пороки Четвёртой республики? Их накопилось слишком много: коррупция, разгул преступности, нищета и голод в бедняцких посёлках, кризис здравоохранения, непотизм. А решение жилищной проблемы? Позором нефтяной страны стали ранчос, облепившие горные склоны столицы. Обладает ли президент необходимыми знаниями и подготовкой? К примеру, в области экономики? Он выдвинул разрекламированный военно-гражданский план «Реконструкции отечества». Но откуда возьмёт деньги для его осуществления? В казне их нет. Как ни упирайся, придётся идти на поклон к Международному валютному фонду.