Книга Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - Иоан Поппа

Волнение в зале.

– Он на дежурстве, – слышится мрачный голос капитана Чорней Константина из Ботошани. – Но он ничего не украл. Консервы выпали из ящика и остались под скамейкой в машине, наверху, в кузове.

– Тогда это еще серьезней, товарищи! Халатность! – кричит Сырдэ. – Но и тут я обращаю внимание на вашу тенденцию оправдывать и покрывать виновных! Кирицою!

– Слушаюсь!

– По распоряжению товарища генерала Богдана, солдата… э-э-э… младшего офицера должен судить совет чести.

– Слушаюсь, хотя это не моя прерогатива. Насколько я знаю… на него составляется досье.

– Товарищ майор, – поднимается лейтенант Ферару Наполеон, – разрешите доложить. На складе материалов по охране труда есть товарищ кладовщица Киру, которая оскорбляет офицеров и младших офицеров, когда они туда приходят, чтобы получить или сдать материалы: посылает к черту, обзывает…

Майор Цепару с досадой качает головой, будто говорит: «Смотрите, господа, с чем обращается вот этот, как будто нам и так мало чего сваливается на голову!» Потом говорит:

– Люди, товарищ лейтенант, таковы, какие они есть. Что мы можем с ними сделать? Но… ваше имя записано здесь, в моем списке. Разве вы не тот, кто виделся со своей женой и опоздал из увольнения? Вы должны быть под арестом! – говорит майор изумленно.

– Нет, товарищ майор, я не тот, кто опоздал из увольнения, от меня ушла жена, мне незачем ехать домой.

– Вы избавились от забот. Я вам завидую.

Президиум смеется, словно хорошей шутке. Но мы, сидящие в зале, не смеемся. В зале никто не смеется, потому что многие, очень многие из нас разведены, у нас больше нет семей, кроме как на бумаге.

– Кстати. Кадры начали опаздывать из увольнений и отпусков.

Представитель высшей инстанции оборачивается как ужаленный:

– Как? Под суд, сударь! В совет и – вон!

– Товарищ майор, – говорит один старшина роты, – на носу сентябрь. Приближается зима, а у нас на складах еще нет теплой одежды. Почему она не поступила? Люди будут просить у нас перчатки, капюшоны, фуфайки.

– Они поступят. Пусть наберутся терпения.

И дискуссия катится дальше, как разбитая телега. Собрание кончается поздно, и мы снова расходимся по стройке. На улице ночь. В проеме двери, стоя в прямоугольнике света, Вырбан кричит нам вослед:

– Не забудьте про партвзносы! До конца месяца надо заплатить взносы членов партии!

– Смотрите, – говорит капитан Бортэ, – чуть не ушли с партсобания, совсем не поговорив о политике партии. А теперь вот поговорили и о партии.

– Да. Чтобы мы не забыли заплатить партвзносы, – мрачно говорю я.

Как мы могли забыть? Если так разобраться, то партвзносы – это все, что связывает нас с партией. Поднявшись вверх на стройку, иду на рабочие точки, чтобы собрать людей. Поздно. Некоторые ждут меня наверху, на отметках, покуривая или кемаря под звездами августовского вечера. На небе появилась луна. Я строю их и ухожу.

Следует та же слепая давка, то же волнение на выходе, крики, тысячи ботинок барабанят по тяжелому мосту, перекинутому над пропастью, тяжелый планшет ударяет меня на ходу по бедру, ремень планшета, переброшенный через голову, больно давит мне на плечо, на котором он оставил красную, как стигмат, полосу, пояс трется об меня, как железный круг, слишком широкий для моей талии.

Завтра все начну сначала. Слышу, как справа от меня в огромной колонне маршируют солдаты взвода, их ноги взбивают пыль. Я их слышу, а солдаты меня не слышат, и их голоса окликают меня в темноте:

– Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант!

И я им отвечаю:

– Я здесь, солдаты! Я с вами! Шагайте, не останавливайтесь!

Иногда машины не приходят, и тогда мы с моими солдатами возвращаемся в казарму пешком по ночному городу. Сегодня мы сделаем так же. Отправляемся во 2-ю Колонию. Взвод проходит вдоль жестяного забора стройки, пересекает пустынную площадь, затем проспект Победы Социализма, тоже пустынный, доходит до площади Объединения, а оттуда направляется к Витану по набережной, по правому берегу Дымбовицы.

Над нами, в небесной тверди, в ночной бездне веет ветер; колонна солдат движется вдоль набережной медленным шагом, машины пролетают мимо нас, их фары освещают нас на несколько секунд и босают наши тени через парапет в воды Дымбовицы.

Затем мы оставляем позади город с его огнями, сотни ботинок держат путь на юг, все время на юг, вдоль реки, мы переходим мост Михая Храброго и снова идем вдоль набережной Дымбовицы, но уже по левому берегу, пока не дойдем до хлебной фабрики «Витан».

Там мы повернем налево и направимся к колонии-спальне в Витане. Но дорога еще далека, и мы дойдем до места, возможно, в 23:00.

Слева от колонны идут другие командиры взводов, и время от времени холодные и короткие ночные дожди падают на нас. Солдаты маршируют, их ботинки стучат каблуками по мостовой, подковки позванивают, колонна без подъема продвигается вперед, планшет больно ударяет меня по бедру.

И мне кажется, что я узнаю в этой картине образ самой Румынии, идущей сквозь ночь без цели, ко мне приходит вдруг озарение, мои глаза видят леса, сбросившие листву, реки с пересохшими переправами, с плакучими ивами, пригорюнившимися по берегам.

Военные молча курят в строю, их невидящие глаза погружены в их собственный мир, огоньки их сигарет размечают вехами бездну, город окончательно удаляется от нас со своими огнями и со всем другим, как космический мираж, и отдает нас в объятия ночи.

Чувствую в душе что-то неясное, словно страх, и прижимаюсь ближе к взводу, как будто там я чувствовал бы себя в безопасности. Потому что нас окружает ночь и не видно ни одного ангела, идущего впереди нас, с его огненным мечом, чтобы указывать нам путь. Наша судьба похожа на этот путь в темноте, никто не знает, что готовит нам завтрашний день. Быть может, через день меня подвергнут наказанию, и, возможно, даже отдадут под суд военного трибунала. Наша судьба, наше наказание, наша смерть были задуманы годы назад, еще до нашего рождения, но планировщики смерти не заплатят за свои деяния, убийцы не окажутся все на виселице или перед расстрельной командой. И если какой-нибудь лейтенант не вернется домой, официальная бумага сообщит его семье, что он погиб как герой, исполняя свой долг, а скучающий военный журналист, куря в своем кабинете, напишет статью в журнале «Воинская жизнь» о лейтенанте и самоотверженности, с какой он служил своей стране.

И все потом будет предано забвению, палачи продвинутся дальше по славному пути своей карьеры, будут проводить другие партийные собрания, другие совещания, на их плечах будут вышиты звезды золотой нитью, у них на груди будут красоваться медали и нашивки, в пышных и светлых залах их будут встречать аплодисментами как спасителей родины. А мы продолжим умирать. Но ты, Агнец Божий, который взял на себя все грехи мира, эти грехи не бери! Пусть хотя бы один раз преступники заплатят за свои деяния! Господин небесного воинства, безжалостные и жестокие сатрапы пользуются славой героев и не заслуживают этого, занимают место судей, а должны бы находиться на скамье подсудимых. Все лгут! Все – негодяи! Все проложили себе путь к вершинам власти с помощью кнута, ступая по крови и грязной блевотине, все – поклонники двусмысленности, искусно владеют интригами, никогда не подставляли грудь врагу, в их смехе есть отзвук нашей смерти. Ты, который не простил Содом и Гоморру, простишь ли их?