Книга Закат над лагуной - Сергей Цейтлин

В середине апреля, ночью, постучали в парадную дверь. Вошли два солдата – не обычная смена, а тяжеловооруженные.

– Идемте с нами, мессер Казанова.

– Куда вы его? Куда вы его? – в ночнушке напала на них Франческа. – Куда?

– Во Дворец, синьора.

– Джакомо, не иди с ними! Не иди!

Казанова, в халате, ничего не соображающий, заметался в коридоре. На него накинули пальто и связали сзади руки.

– Франческа! – он всхлипнул со слезой, текущей по щеке.

– Джакомо, любимый мой! Жизнь моя!

Она его обняла, а потом начала колотить солдат – руками и ногами, как зверь в клетке.

– Сволочи! Сволочи! Не уводите его!

Казанова никогда не видел ее такой неистовой – он даже испугался.

– Кекка, послушай меня. Послушай. Послушай, я сказал!

Она к нему повернулась, растрепанная, с плачущими черными, как уголь, глазами.

– Не уходи, Джакомо!

– Прости меня, ладно. Слышишь? Прости меня, ради бога.

– За что?

– За все. Хорошо? Прости меня, мое солнышко.

– Хорошо, мой Lupochiotto. Я тебя прощаю. Я тебя буду ждать. Сколько надо. Всю жизнь, если понадобится. Я тебя буду ждать!

Четыре солдата повели Казанову по узким сумеречным улицам. Было уже тепло, и он задерживался на мостах, вдыхая свежий весенний воздух. Каналы молчали, издавая густой соленый запах. Пели воробьи, предвещая рассвет, и он видел, как твердое черное небо медленно обретало мягкий темно-синий оттенок. Был новый день, новая пора, но дома и дворцы еще спали, спали так, как спят малыши после прочтенной им сказки.

На площади Сан-Марко он попросил солдат остановиться у великого храма. Мозаика на фасаде еще скрывалась во тьме, но можно было различить силуэт куполов на фоне светлеющего неба. Казанова представил, где в глубине нефа стоял алтарь. Он к нему повернулся и произнес молитву.

Во Дворце дожей было тихо. Охранники с факелами освещали путь, и Казанова чувствовал их дыхание на своей шее. Громко начали звучать его шаги по мраморному полу, и ему казалось, будто все святые, дожи и адмиралы, изображенные на картинах, изучали его и сейчас будут решать его судьбу.

– Садитесь, пожалуйста, – Красный указал на стул, когда Казанова вошел в Зал инквизиторов.

С Красным сидели два Черных и их секретарь. Пезаро не было. Казанова сказал себе, что не будет сопротивляться и спорить, какое бы решение они ни приняли. Во-первых, было бессмысленно, во-вторых, он уже смирился.

– Мессер Казанова, – Красный встал и медленно зашагал вокруг своего письменного стола, – Ваше пребывание под домашним арестом позволило нам выяснить отношения с цесаревичем…

Казанова смотрел не на Красного, а на картину с крылатым львом, висящую на стене.

– …Более того, нам удалось получить информацию, которая доселе была нам неизвестна. Я уверен, что Вы уже имеете эти сведения, так что я не буду распространяться. Визит цесаревича был очень важным событием для республики. Наше государство возлагало много надежд на этот визит и, как Вы видели, устроило в честь цесаревича мероприятия, которые Венеция уже давно ни в чью честь не устраивала…

Инквизиторы удивлялись, что Казанова все еще молчал.

– …Все должны были уважать статус цесаревича как особого гостя. Однако с первого дня Вы перешли с ним на неформальные, я бы даже сказал, почти дружеские отношения. Как Вы можете представить, это нас очень насторожило. Мы старались Вас отвести от русского гостя. Мы Вас предупреждали не общаться с ним, а также с его свитой. Мы Вам даже угрожали. Но Вы продолжали вести Ваши игры вопреки просьбе Вашего государства. Вы продолжали действовать против государства. Ваш характер своевольного, беззаконного, ни с кем не считающегося либертина затмил Ваш здравый смысл. Это очень плохо, мессер Казанова. И сейчас мы столкнулись с последствиями Вашего эгоистического поведения.

Красный взял со стола конверт и передал его Казанове. Конверт был распечатан. Казанова вытащил бумагу и развернул ее. На ней был текст, написанный по-французски, с обращением по-итальянски:

«5 марта 1782 г.

Carissimo, Serenissimo Amico![51]

Если бы Вы знали, как горестно мне было в тот день, когда мне пришлось, по непредвиденным обстоятельствам, срочно отчалить от Венеции, не имев возможности с Вами попрощаться. Если бы Вы знали, как сердце мое билось и разрывалось, когда я видел уменьшающиеся, исчезающие вдали купола и колокольни. Я никогда не забуду то блаженное время, проведенное под небом Святого Марка. Все, что я видел, навек запечатлелось в моей душе и навек будет мною прославлено в моих рассказах моим потомкам. Нет слов у меня ныне выразить ту грусть и тоску, ту черную безысходность, находящую на меня, когда я представляю, что, может быть, я никогда больше не вернусь в Венецию. Знайте, мой милый друг, что в центре всех моих воспоминаний о Венеции всегда будете Вы. Ваша эрудированная речь, Ваш тонкий юмор, Ваш уникальный темперамент и художественный дар, каждая минута Вашего присутствия была для меня драгоценнейшим подарком. Я вместе с супругой желаю Вам долголетия, крепкого здоровья и легкого, оживленного настроения. А больше всего я желаю Вам, чтобы город Ваш ценил Вас так, как я Вас ценю, чтобы он не переставал удивлять и вдохновлять Вас и чтобы Вы его также удивляли и вдохновляли. Я имел честь быть гостем Венеции. Я имею честь быть, месье Джакомо Джироламо Казанова,

Вашим преданным другом.

Павел Петрович, граф дю Нор».

Казанова поднял голову и заметил, что инквизиторы смотрели на него с полуулыбкой.

– Ничего не понимаю.

– Вы не понимаете, что написано? – спросил Красный.

– Я не понимаю смысл этого.

– Ну, дело в том, что светлейший дож недавно получил письмо от Ее Императорского Величества Екатерины Романовой, которое, можно сказать, очень удовлетворило его ожидания.

– То есть, значит… значит все прошло хорошо?

– Да.

– И ко мне никаких претензий?

– К Вам – никаких претензий.

– Точно?

Красный кивнул убедительно. Казанова испустил глубокий вздох и расслабился.

– Не только восстановился контакт с русскими, – бодро говорил Красный, – но и отношения с Австрией приняли благодаря вмешательству Екатерины совершенно новую форму.

– Правда? Какую?

– Положительную.

– Так если восстановились отношения, – Казанова взглянул на письмо, – тогда…

– Но! Тут есть одно большое «но», мессер Казанова. Мы знаем, что цесаревич в письме не удовлетворил Ваши ожидания. Мы понимаем, что он не ответил на Вашу просьбу.