Книга Ковчег царя Айя. Роман-хроника - Валерий Воронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спасибо… это так трогательно, – прошептала Луиза и приняла из рук графа подарок – миниатюрный портрет Шарля в скромном серебряном обрамлении, прикрепленный к серебряной цепочке.
– Так мило…, – добавила она и улыбнулась.
А граф, серьезно глядя ей в глаза, добавил:
– Имей в виду – он заговоренный.
– Зачем? – удивилась Лу и покраснела.
– Я специально ходил к ворожкам, чтобы они заговорили медальон. Если ты вздумаешь его снять или выбросить, а пуще того – мне изменять с другим мужчиной, то тебя ждет беда.
– Шарль…
– Лу! Такая предосторожность придаст и тебе, и мне спокойствие в душе.
Луиза покраснела еще больше.
– Ты в этом уверен?
– Да.
– Ну пусть… пусть будет по-твоему. Хотя мне и обидно.
– Лу! Не надо слов. Я долго размышлял над подобным поступком и убедился в его необходимости.
Луиза медленно надела цепочку через голову и, поправив волосы, вздохнула:
– Наверное, ты прав. Прошлое из моей жизни трудно забыть.
Музыкант закончил балладу, и на какое-то мгновение в трактире воцарилась тишина. Но вскоре он снова тронул пальцами струны и стал вторично исполнять эту же балладу.
Шарль недовольно посмотрел на него и сказал:
– Да, Лу, нам пора.
– «Я прощаюсь с тобой
На века, на века,
Запоздалый прибой
Бередит берега», – пел бородач.
– А у него чистый и красивый голос, – сказала, поднимаясь, Луиза, – и слова, как нельзя, кстати…
Шарль тоже прислушался.
…Ты ладонью своей
Мои волосы мнешь —
В перепадах полей
Осыпается рожь,
Я прощаюсь с тобой
На один только миг,
А над бездной морской
Он один на двоих.
Не борюсь я с судьбой,
Так сложилась строка.
Я прощаюсь с тобой
На века, на века…
Шарль взял Луизу под руку:
– Какие грустные слова. Мне они не нравятся. Пойдем отсюда побыстрее.
– Пойдем, – согласилась Луиза, а когда выходили из трактира, добавила, – словно про нас поет.
– Не дай Бог! – нервно вырвалось у графа.
Дни пробегали незаметно, похожие и непохожие один на другой. Луиза устало смотрела в окно дорожной кареты, которая все дальше уносила ее от Франции и любимого Шарля. Откровенно говоря, на душе было скверно и тоскливо. Очень уж не хотелось покидать родные места. И с каждым днем сомнение все больше и больше возрастало, иногда захлестывая все ее существо. Но возвращаться было поздно.
Когда тоска начинала поедать ее поедом, Луиза вспоминала свои встречи с Шарлем, милые эпизоды их дружеских бесед. Но почему-то сразу в голове возникала одна и та же картина: последняя минута их прощания у придорожного трактира. Вот Луиза в наглухо застегнутом темно-зеленом платье и накинутом через руку дорожным плащом поднимается в поджидающую ее карету. Там, внутри, уже стоит саквояж с нехитрыми вещами. А Шарль… Он где-то сзади и молча смотрит ей в спину.
Луиза уселась и деланно улыбнулась любимому:
– Иди уж… Все хорошо.
Шарль отошел на несколько шагов и замер, ожидая, пока кучер тронет лошадей. Но тот вдруг начал копаться, будто нарочно оттягивал момент расставания. Вот уже и графу подали карету, и он ловко вскочил в нее, собираясь, тем не менее, дождаться, когда тронется карета, увозящая Лу в неизвестность.
Луиза хорошо запомнила, как кучер стеганул по крупу серую кобылу, как что-то крикнул. Она повернула голову к заднему окошку и увидела, что и карета Шарля двинулась, но только в прямо противоположную сторону. Грустная минута расставания.
По России ехали достаточно медленно. Дороги, как и предупреждал Шарль, оказались здесь хуже, чем где-либо. Но это полбеды. К сожалению, длительное путешествие Луизу изрядно измотало и растрясло. Желудок теперь болел почти все время. Тошнота подкатывалась к самому горлу. Дважды пришлось откладывать очередной день отъезда из малороссийского городка. Названий их Луиза не помнила, и, откровенно говоря, казались они ей тогда все одинаковыми.
Несколько раз она отсылала Шарлю в Дижон коротенькие сообщения. Они мало чем отличались друг от друга. И лишь в последнем она откровенно пожаловалась на нездоровье и слишком длинный и утомительный путь. Пусть граф хотя бы на расстоянии ее пожалеет. Заканчивая письмо, Луиза всегда брала в руку медальон и прикладывала губы к портрету любимого человека. Господи! Пусть все будет хорошо, пусть она преодолеет и это испытание, выпавшее на ее долю.
Когда до Волги было совсем недалеко, Луизе сделалось по-настоящему дурно. Пришлось на время прервать путешествие и определиться с дальнейшими действиями. Конечно, Луиза тут же отписала Шарлю во Францию, но помочь он ничем не мог. Дело в том, что граф отослал письма в несколько российских городов, через которые должна была следовать Луиза, чтобы нужные люди оказывали ей содействие. Но так случилось, что до ближайшего из них – Астрахани должно следовать Волжским трактом довольно далеко, а Лу было плохо уже сейчас. И об Астрахани приходилось только мечтать.
Когда француженке стало еще хуже, началось кровотечение, сердобольные люди послали за Ефросиньей Лукиной, местной знахаркой. И та очень быстро поставила точный диагноз: «Да ты, красавица, беременная. Неужто не догадывалась?». Луиза, не слова не понимавшая по-русски, несколько раз заставляла приставленного к ней переводчика, какого-то недоросля из ближайшего барского имения, переводить слова знахарки.
Краснея, юноша справно переводил: «Вы, мадам, ждете ребенка». На что Луиза в истерике мотала головой: «Нет, нет, не может того быть, эта скверная старуха ошибается. Вы ничего не понимаете в медицине!». Наконец Ефросинья плюнула от досады в угол и ушла, не сказав больше ни слова.
– Куда она? – спросила у юноши Луиза.
Тот пожал плечами.
– Наверное, мадам, она ушла домой.
– Как домой? Нет, нет. Зови ее снова. Я хорошо заплачу.
Когда знахарка, недовольно сверкая глазами, вернулась, Лу, глядя ей в лицо, просто сказала:
– Я здесь совершенно одна. Я не знаю русского языка. Я не знаю, что мне делать…
По лицу потекли слезы, и Ефросинья только горестно вздохнула:
– Куда же тебя, красавица, занесло-то! В таком-то положении.
Но делать нечего, необходимо было заезжую француженку куда-то определять. Ее поселили временно на постоялом дворе. А опытная знахарка вскоре смогла остановить кровотечение. Но строго-настрого приказала:
