Книга Долг или страсть - Лесия Корнуолл

Глава 33

Комната в башне, которую занимала сейчас Кэролайн, когда-то была спальней Алека. Он знал каждую щербинку на крутых каменных ступеньках, которые вели к этой комнате, каждый камень в стене. Это было его убежищем, местом, где хранились детские коллекции камешков и птичьих яиц, рогаток, деревянных мечей и несколько любимых книг.

Он постучал.

– Заходи, Мойра, – послышался голос.

Алек в бешенстве распахнул дверь, злясь на то, что она так рисковала, оставила его наедине со своими родственниками, что она вообще покинула Лондон.

Кэролайн действительно промокла, но никоим образом не напоминала утонувшего горностая.

Она сидела в лохани с горячей водой, окруженная клубами пара. При виде ее глаза Алека широко раскрылись. Ее тонкая муслиновая сорочка прилипла к телу, так что он видел темные бугорки сосков, очертания ног. При воспоминании об этих ногах, грудях при лунном свете во рту у него пересохло. Алеку следовало отвернуться, уйти, но он не мог пошевелиться. Черт, он даже дышать не мог!

– Что вы здесь делаете? – рассердилась Кэролайн, сражаясь с намокшей сорочкой.

– Вы сами просили меня войти.

– Только потому, что приняла вас за Мойру, пообещавшую принести еще горячей воды. – Она залила весь пол, пытаясь уйти под воду, так чтобы прозрачный муслин не был виден. – Убирайтесь!

Ему следовало убраться, как подобает джентльмену. Но она была нагой, мокрой и прелестной, а в комнате пахло полевыми цветами. Наверное, мылом. Или Кэролайн. Когда Алек жил тут, в комнате никогда так не пахло. Вероятно, его пребывание здесь должно считаться странным, но комната по-прежнему казалась Алеку домом, убежищем, несмотря на разбросанные вещи Кэролайн: книги, щетку, мокрое белье, висевшее на стульях и крючках.

Он не мог заставить ноги шевелиться, не мог отвести взгляда от огромных золотистых озер ее глаз, розовых сладких губ, мокрых изгибов грудей, длинных белых ног. Алек ласкал эти груди, сосал, а ноги ее обхватывали его бедра, когда…

– Если не намерены уходить, по крайней мере отвернитесь и подайте мне полотенце или одеяло. Хоть что-нибудь!

Алек протянул ей полотенце и отвернулся. Но, услышав, как Кэролайн поднялась из воды, с трудом поборол желание повернуться. Зашуршала ткань: очевидно, она заворачивалась в полотенце.

– Где вы были весь день? Сомертон полагает, что вы утонули в бурю.

Шорох ткани прекратился:

– Сомертон? Здесь? Как он… скорее всего, это Софи написала Лотти.

Алек повернулся к ней, уже готовый признаться, что написал Сомертону, но при виде Кэролайн онемел. Она стояла возле деревянной лохани, как греческая богиня. Мокрая сорочка обрисовала ее стройную фигуру, от груди до бедра, плечи, влажные и белые, были самим совершенством. Желание шевельнулось в нем, вытеснив все следы связных мыслей, и он мгновенно затвердел, как тогда, в башне. Алек отвел глаза, но его взгляд тут же упал на постель, отчего стало еще хуже.

– Он… внизу… Я имею в виду Сомертона. Он приехал несколько часов назад, – хрипло выдавил Алек.

– Он один?

– Один? Нет. Привез всю семью.

Кэролайн ахнула, и полотенце соскользнуло с груди. Она развернулась, побрела к ширме, но сорочка облепила идеальные мышцы. Алек проглотил стон:

– Леди Сомертон тоже здесь. Леди Шарлотта, ее будущий зять, Мандевилл и Спид. Все внизу, ждут вас.

Алек стал сосредоточенно пересчитывать всех по пальцам, но ничего хорошего не вышло. Его плоть отказывалась обмякнуть.

Из-за ширмы вылетело мокрое полотенце и приземлилось на полу, около лохани, словно издеваясь над ним. Ему необязательно было видеть ее. Он знал каждый изгиб этого тела, знал, какая шелковистая у нее кожа, как сладки на вкус ее губы, милые звуки, которые она издавала, когда он любил ее. Но сил едва хватало оставаться на месте.

– Что такое Старберри? – спросил Алек, пытаясь не обращать внимания на ткани.

– Старберри? Одно из поместий Сомертона, очень маленькое. В Шропшире. На границе с Уэльсом. А что? – спросила Кэролайн.

– В разговоре с Мирзом Сомертон упомянул Старберри, как следующую остановку по пути в Лондон.

Она молчала.

– Приятное местечко? – допытывался он.

– Очень уединенное… и очень дальнее. Моя мать ненавидела Старберри. Называла скорее тюрьмой, чем домом. Из тех мест, куда приезжают больные, чтобы умереть в одиночестве.

Алек прикрыл глаза.

Конечно, это похоже на тюрьму. И предназначено стать тюрьмой – для Кэролайн. Сомертон собирался отвезти ее в Старберри и там оставить.

Она вышла из-за ширмы в скромном платьице. И все же у него перехватило дыхание. Больше всего на свете Алеку хотелось расстегнуть крошечные пуговки, ряд которых доходил до подбородка, раздеть и отнести Кэролайн на маленькую узкую кровать. Она держалась от него подальше, но он заметил, что ноги под подолом платья босы, как на празднике Иванова дня. Волосы свободно раскинулись по плечам, завиваясь влажными локонами.

Кэролайн показала на чулки, висевшие на спинке стула:

– Я спущусь вниз, как только оденусь.

Но Алек продолжал в упор смотреть на нее. Она увидела, как жарко горят его глаза, и густо покраснела. Глаза ее потемнели. Но она тут же отвернулась.

– Пожалуйста, уйдите, – взмолилась она.

– Что я должен сделать, Кэролайн? – спросил Алек вместо ответа.

В ее глазах промелькнули десятки чувств: надежда, страх, гнев и обреченность. Но ее ресницы тут же опустились. Голова поникла, хотя спина оставалась прямой.

– Я хочу… мне нужно, чтобы вы ушли. Прежде чем я сделаю то, о чем пожалею, – прошептала она.

Но он шагнул к ней. Сапоги скрипнули по плетеному соломенному коврику. Алек коснулся ладонью ее щеки, и она вжалась в его ладонь, как ищущая ласки кошка. И блаженно вздохнула.

– Не могу, – пробормотал он. – Мне следовало бы немедленно уйти, но я не могу заставить себя сделать это.

Другая рука Алека нашла ее талию, привлекла Кэролайн ближе. Он подался вперед, прижался к ее лбу своим, и стал вдыхать ее запах. Чувствовать тепло ее тела. Он хотел поцеловать ее. Приподнял ее подбородок, но она отвернулась, пролепетав нечто вроде возражения.

Тогда Алек стал целовать ее щеку, ухо, краешек губ, пока она не застонала и стала отвечать на поцелуи. Их губы встретились. Ее руки скользнули к лацканам его фрака, обвили шею, зарылись в его волосы.

Поцелуй становился все исступленнее.

Это уже не праздничный эль. Не дробь барабанов у костра. Это Кэролайн. Он хотел ее так, как никогда не хотел ни одну женщину. И не только физически. Хотел смотреть в ее глаза, знать, что она чувствует, говорить с ней, гулять вместе по холмам рука об руку, засыпать и просыпаться с ней.