Книга Обреченная - Элизабет Силвер

– Хорошо?

Отец кивнул, медленно отцепил руки от решетки и уронил их, потом отер с них влагу о джинсы. Он даже не посмотрел на меня.

– Прости меня, Ноа.

Я ждала этих слов с первого дня нашей встречи. И теперь я их услышала.

А затем я сказала ему, чтобы он не выступал в мою защиту.

* * *

Сентябрь

Дорогая моя Сара,

Твой отец умер через несколько месяцев после того, как был вынесен приговор Ноа. Я думаю, его сердце не выдержало потери. Он продержался достаточно долго, чтобы увидеть, как свершится правосудие, а потом просто умер во сне. Я нашла его в постели в пятницу утром. Его бифокальные очки были у него на носу, роман Филиппа Рота открыт на середине. Какой именно роман – не помню.

Мы с тобой никогда много не говорили об этом, а я знаю, что тебе были интересны мои истинные чувства, но я действительно любила твоего отца. Хотя бо`льшую часть жизни избегала брака. В возрасте двадцати лет, когда мои подруги стали выскакивать замуж, носить домашние халаты и запекать кур, я училась во Франции. В двадцать два, когда все эти девушки распухли, как мячики, щеки у них обвисли, как тесто, а пальцы ног раздулись, как сардельки, я в ужасе смотрела на них. Но в тридцать два, когда мои подруги снова обрели подтянутый живот и по утрам намазывали арахисовое масло на тосты с джемом, я встретила твоего отца. Он был замечательным человеком, красивым, величавым профессором с глазами необычного цвета – между зеленым и карим, как в градуированной таблице цветов. Мы видели друг в друге часть себя – юрист и, одновременно, болезненно неуверенная в себе старая дева.

Я уверена, что тебе это кажется неправдоподобным, но это правда. Для тебя, наверное, кажется невероятным, что я хотела детей, и поначалу я и вправду не была уверена. Но такие сомнения всегда существовали на задворках моего разума, как потаенное желание выкрасить волосы в рыжий цвет или переехать в Китай, то есть то, о чем мечтаешь, но что вряд ли совершишь когда-нибудь. Хотя теперь я могу в этом признаться – часть меня боялась твоего появления, поскольку я думала, что моя жизнь будет кончена. Я попаду в оковы крапивницы и колик, а от моей одежды будет исходить запах срыгнутого молока.

Твой отец сердился на меня за это. С первой минуты, как мы поженились, он хотел тебя. Он хотел любить тебя, целовать тебя, баловать тебя, учить тебя, создавать тебя по своему образу и подобию. И я позволила ему это. Проблема была в том, что ты оказалась моей копией в большей степени, чем любому из вас могло понравиться.

Незадолго до смерти твоего отца мы с ним встретились с Калебом. Странно писать об отце Ноа в таком письме, не так ли? Но люди, которые сильнее всего влияют на нашу жизнь, не всегда должны быть самыми приятными, и именно Калеб – не профессор, не судья, не адвокат, не коллега – дал нам это понять.

Я заметила его возле полицейского участка вскоре после ареста Ноа. Он рыдал – по Ноа, по тебе, по ребенку, по всем сразу – не знаю. Мы с твоим отцом посмотрели на него и вместе приняли решение.

И стали ждать.

Мы ждали твоих похорон.

Мы ждали, когда полиция начнет расследование.

Мы ждали, когда исполнится месяц с момента твоей смерти.

Затем мы подождали еще два месяца. Затем три. У нас была только одна попытка, и мы знали, что она обязана сработать.

Заметив Калеба через три месяца после твоей смерти возле тюрьмы, мы пригласили его к нам. Поначалу он опешил от нашего желания с ним связаться, но не прошло и пяти минут, как он оттаял. В конце концов он был ключом ко всему. Он потерял и тебя, и нерожденного ребенка, и Ноа. Именно его свидетельские показания должны были стать основой для смертного приговора Ноа, или ее освобождения, или ее содержания в тюрьме общего режима, где у нее будет возможность, при ее примерном поведении, обучаться музыке и ваянию, писательству и керамике. Летний лагерь для морально сомнительных – этически заразный ген исправляется в рамках коррекционной системы. Естественно, мы желали первого варианта.

Как только Калеб попал в наш дом и взглянул на семейные портреты над камином, мы налили ему виски, дали сэндвич и экземпляр той самой фотографии, которую я вручила Ноа менее года назад.

– Ваша работа, не так ли? – сказала я ему, как только он открыл конверт.

Он чуть не пролил виски из стакана, который держал в руке, когда увидел лицо, все в швах после знакомства с его отлично натренированными кулаками.

– Можете не отвечать, – продолжала я, протягивая ему другую фотографию. – Мы оба знаем, кто это.

Он не ответил.

– Я могла бы предположить, что вы научились так отлично драться в тюрьме, если б не знала, за что вы туда угодили.

– Это был несчастный случай в…

– Мне наплевать, почему вы избили моего детектива или почему вы избили другого человека так, что тот умер в баре в Огайо. Или что вы организовали вторую по величине кокаиновую сеть в Кентукки, или что вы убедили собственную дочь в том, что оказывались не в том месте не в то время всего лишь из-за скрытой клептомании.

Калеб сглотнул.

– Я давал показания по убийству в первом случае. Вы это знаете, миссис Диксон. То есть я знаю, что вы заглядывали в это дело. Я не хотел.

– Не хотели чего? Убивать его? И моего детектива тоже? Вы начинаете нащупывать связь, не так ли?

Я поставила поднос на стол, куда Калеб, того и гляди, был готов уронить стакан – один из тех перламутровых, которые ты привезла нам из Парижа, проучившись семестр за границей.

– Я вправду не понимаю, миссис Диксон.

Калеб посмотрел на твоего отца, затем снова на меня, его зрачки расширялись и сужались в такт его затрудненному дыханию. Я протянула ему очередную фотографию – витрины магазина мелкокалиберного оружия и патронов в Скукэле.

– Ведь именно здесь вы украли пистолет, не так ли? Тот, что дали своей дочери. Тот, из которого она убила мою дочь.

Он взял снимок и уставился на него. В его глазах начали появляться вспышки просветления.

– Я не могу сейчас вспомнить фамилию хозяина, но я говорила с ним, и, что интересно, он вас помнит. Вы заходили несколько раз посмотреть на один конкретный пистолет, и через неделю он был украден. И этот пистолет совпадает с тем, из которого убили мою дочь. Неплохое совпадение.

– Не понимаю. Я не крал никакого пистолета.

– Крали. Мы оба это знаем. Хозяин может рассказать о том, что видел вас за неделю до кражи в своем магазине. А при вашей биографии и его свидетельствах…

Калеб разорвал фото напополам, потом еще раз напополам и так далее.